– Между прочим, – мстительно сказал я, – это не ваши стихи. Вы знаете об этом?

Вирил кивнул и снова выжидающе уставился на меня.

– Да! – вспомнил я наконец «Вот! Вот, что нужно было сказать!», – Она… Она просит прощения.

Поэт пожал плечами и равнодушно посмотрел куда-то в сторону.

Да что ж его ничего не пронимает! Неужели, вот так всё сейчас закончится?! И я пополню число обитателей улицы Забвения?

Медам в шляпе протянула руку, показавшуюся мне неестественно длинной…

Всё? Исхода нет?!

Тут меня осенило.

– И тот стишок, про фонарь и аптеку, ну и про всё остальное, тоже не ваш. Его написал другой поэт. Это не ваше проклятие. Так что вы свободны! – сдавленно пискнул я.

И вот тут оно пошло-поехало. И ещё как поехало! Поэт ослепительно улыбнулся. Свет его улыбки стал нестерпимо ярким, заслонил лицо и фигуру, а затем затопил всё вокруг.

Позади меня пронёсся явственный вздох облегчения. Я обернулся, и успел увидеть, как в этом свете тают, рассеиваются тонкие силуэты. Последней в нём растворилась медам. Мне показалось, что выражение её лица было несколько разочарованным. Но что поделать. Извините, медам, что не удовлетворил ваших ожиданий.

Я зажмурился, но свет проник через плотно закрытые веки, осветил мой маленький, сморщенный от испуга мозг и наполнил его знанием. Знанием обо всём, что есть в мире. Вернее, в мирах. Но мой маленький, покрытый алкогольными язвочками мозг (с выпивкой, несомненно, нужно притормозить, хотя бы на время) отчаянно сопротивлялся этому свету. И успешно отбил нежданное нападение. Только в каких-то совсем кривых и узких извилинах застряли крохи прошедшего сквозь меня знания.

Я, например, знал, что та гордая красавица, так безобразно отвергшая ухаживания Вирила Плюнкива – моя тётя Кустинда. Ай-ай-ай, тётя, ну как не стыдно! Фу! А меня к поэту отправили в качестве её ближайшего живого родственника. Мол, одна кровь и всё такое прочее. А сама-то ни в жизнь, ни на какую призрачную улицу она бы не отправилась. И вовсе не из-за страха перед мертвецами. А вот просто такова моя тётка – пусть целый город провалится в тартарары – а чтоб она извинилась – ещё чего! Не на ту напали! Пусть племянничек отдувается. М-да. Ну что ж, родственников не выбирают. Тем более тётушек. Поэт её давно простил.

Ещё я узнал, что Гобор и Аллиулия никогда не были на улице Забвения. А Фициус был. И действительно чуть не сошёл с ума, выбираясь с неё в реальный мир.

Я устало покачал воображаемой головой. Воображаемой, потому что на самом деле головы у меня не было. Как и рук, ног, туловища. Я был фонарём. Я был улицей. Я был ночью, аптекой, каналом и ледяной рябью на его поверхности. И над этой рябью медленно пролетела моя бабушка Агрифизия, держа над собой маленький зонтик. Снизившись, она ободряюще улыбнулась и взмыла в посветлевшее предутреннее небо. А когда все четверти были отмерены, я открыл глаза.

Глава 21. Вот мы и попались!

Потолок. Красивое панно. Розовое с белым на голубом фоне. Поросёнок на облаке. Мило. Мило?!!! Я приподнялся на груде подушек, глядя на эту страшную картину. Ведь это герб баронов Окских! И я… я в спальне. Уж не Аллиулии ли она принадлежит? Я попытался вскочить, но вместо этого рухнул на подушки. Моя обычно послушная мускулатура предательски меня подвела. Я смог лишь приподнять голову и дико таращиться по сторонам. Всё такое розовенькое и миленькое. Да, клянусь Свархом, это явно будуар баронессы. Ох, как же это случилось? Нет, не может быть! И почему тело меня не слушается?

Но тут я потрогал шишку на лбу, вспомнил прошедшую ночку и немного успокоился. Жуткая улица с мертвецами показалась мне спасительным островком здравого смысла и благополучия в бушующих волнах кошмара, в который я проснулся.

– Ночью меня тут не было. Ночь я провёл не здесь! – бормотал я как заклинание.

Но хорошо бы выяснить, как я оказался в этом загончике для розовых поросят. Перекатившись к краю огромного ложа, я взял с тумбы колокольчик и позвонил. Не очень громко, но этого хватило, чтобы двери спальни распахнулись и вошёл лакей.

– Доброе утро, монцар, – сказал он, церемонно поклонившись.

– И тебе, приятель, того же. Скажи, как я тут очутился?

– Баронет обнаружил вас утром на ступеньках лестницы. Вы едва дышали и казались совершенно обессиленным. Он распорядился перенести вас сюда.

– А где сейчас баронет?

– Он отлучился из дома. Но обещал вернуться не позже полудня.

– А сколько сейчас?

– Без четверти двенадцать, монцар. Не угодно ли вам позавтракать, монцар?

Я прислушался к тому, что говорил мой организм. Организм мудро высказался за завтрак. А я мудро последовал его совету.

Поэтому через полчаса, когда в спальню ввалилась целая компания, я сидел на краю кровати за небольшим столиком и уплетал омлет со швепскими колбасками и маринованными огурчиками, булочки со сливочным маслом и джемом и запивал это крепким горячим кофе. Я чавкал и постанывал от наслаждения. Шутка ли – я толком не ел больше суток.

Сказать, что делегация, которая меня посетила за завтраком, была пёстрой, значит, ничего не сказать.

На правах хозяина первым вошёл Варларий Окска. За ним шествовало старшее поколение – тётя Кустинда и профессор Плюнкив. А за ними – подумать только! – держась за руки и застенчиво улыбаясь, выкатились Гобор с Аллиулией. В дверях маячили Бивус, Фициус и мой камердинер Зюв.

Отложив нож и вилку, я внимательно оглядел эту компанию. Потом посмотрел в глаза тёте. И тут произошло знаменательное событие, прямо скажу, историческое. Тётя залилась краской и отвела глаза.

– Он простил, – негромко сказал я. – А вот я хотел бы получить некоторые разъяснения по поводу всего со мной произошедшего.

– О, да! – сказал Плюнкив. – Именно для этого мы все здесь собрались. А ещё для того, чтобы отдать должное вашей храбрости и удачливости. Ведь…

Но профессорскую речь самым бесцеремонным образом прервали. Раздались свистки и резкие звуки команд. Дробно застучали по полу каблуки множества обутых в форменные сапоги ног, и в комнату, расталкивая моих посетителей, ворвалась целая толпа полицейских. Во главе их был мой старый знакомый, садист и трезвенник инспектор Керепий Гольк.

– Всем оставаться на своих местах! – скомандовал он.

Как будто кто-то мог не остаться. Народу в комнате набилось как сельдей в бочке. Я проворно отполз от края кровати к её центру.

– Ну вот вы и попались, господа-заговорщики! – с нескрываемым злорадством заявил этот столп