— Я не такой!

— Этот тип просто любит произвести впечатление. И ты такой же.

Я смотрю на нее, и внутри снова что-то неприятно скручивается.

— Терехова, — говорю тихо, — если он тебя хоть пальцем тронет, я ему этот палец сломаю и засуну… сама знаешь куда.

Она хмыкает.

— Смешной ты, Анисимов.

Терехова собирается свалить, но я ловлю ее за руку и притягиваю к себе. Смотрю в ее карие бездонные глаза.

— Я не шучу.

— Я знаю. Но ты сначала над своим поведением поработай. А то мне даешь советы разораться в себе, а сам-то не лучше.

Она вырывает руку из моего хвата и уходит. Легкий запах ее духов остается рядом, будто специально.

Провожаю ее хмурым взглядом. Ненавижу, когда кто-то вот так спокойно уходит после того, как выбивает почву из-под ног. И ненавижу, что ее взгляд за секунду выбил из равновесия сильнее, чем все слова Козырева.

ГЛАВА 24

Яр

Воздух в раздевалке густой, как кисель. Дезики, аммиак, резина — мой любимый коктейль. Раздаются звуки щелчков по шлемам, стук клюшек о лавку, свист вдохов. Все заряжены, будто перед полетом. «Сибирские Орлы» молчат, но напряжение гудит так, что если включить лампу, она перегорит.

Я сижу, шнурую коньки. Пальцы дрожат от волнения, адреналин кипит. Внутри будто разгоняется турбина. Сердце долбит в ребра, хочет вырваться на лед. Мне бы сейчас уже выскочить из этой раздевалки, сделать первый вброс, почувствовать, как лезвие режет лед, как клюшка ловит шайбу.

— Яр, ты опять выпил две кружки кофе вместо завтрака? — усмехается Демьян, застегивая шлем.

— Я просто готов, — бросаю я и хлопаю его по плечу. — А ты, как обычно, на тормозах.

— А ты, как обычно, на понтах, — он толкает меня локтем в бок.

В раздевалку влетает Пашка с выпученными глазами:

— Мужики, десять минут! Василич идет!

Мгновенно все выпрямляются, и в раздевалку заходит тренер. Резко наступает гробовая тишина, словно кто-то рубильник щелкнул.

— Так, парни, все просто, — начинает Василич, проходя вдоль скамеек. — Сегодня не про красивый хоккей. Сегодня про характер.

Он останавливается у доски, на которой уже чертит маркером схемы.

— «Зубры» лезут грубо, давят корпусом, провоцируют. Не ведемся. Дышим ровно, играем по позициям.

Я киваю, пальцы сжимают клюшку.

«Не ведемся»! Ага, легко сказать, когда эти уроды дышат тебе в затылок.

— Центральная линия — Анисимов, на тебе открытие, — продолжает Василич, оборачиваясь к нам. — Не геройствуй. Главное — вбрасывание, а дальше играем от обороны.

— Принято, — отвечаю я и чуть ухмыляюсь. — Но если увижу шанс, обязательно добью.

— Добей, но с головой, — хмурится тренер и стучит указательным пальцем по своему виску. — Нам не нужен герой, нам нужна победа.

Пять минут до выхода. Кто-то бьет ладонями по шлему — суеверие. Кто-то целует крестик. Кто-то просто закрывает глаза. А я просто дышу. Глубокий вдох и медленный выдох. С каждым вдохом чувствую, как внутри расправляются крылья.

Василич хлопает в ладони:

— Все, пошли работать!

Мы все поднимаемся почти синхронно. Металл коньков звенит по полу. Я беру клюшку, стучу ею об пол два раза — еще один мой ритуал.

— Поехали, родная, — шепчу себе под нос.

Когда дверь открывается, и нас заливает белым светом коридора, я чувствую только одно: это мой лед, мой матч, мой шанс.

Сегодня «Зубры» узнают, что значит столкнуться с закаленными «Сибирскими Орлами».

Ко льду идем вереницей, Василич гордо шагает во главе.

Холод, свет, гул трибун, все бьет по ушам, по глазам. Лед залит ровный, свежий, как чистый лист, на котором мы сейчас напишем свою победу.

Я выезжаю первым, публика ревет. Посадка полная, нет ни одного свободного места. Прожекторы лупят по шлемам, в воздухе чувствуется прохлада. Команда выстраивается, я качусь к центру, проверяю хват клюшки. Сердце бешено колотится, все тело дрожит от готовности.

И тут из соседнего бортика выкатывается Козырев. Он выезжает на лед со своей самодовольной ухмылкой. Останавливается ровно напротив меня. Лед между нами уже искрится.

— Ну что, Анисимов, — тянет он, скользя взглядом по мне. — Я тут слышал, ты любишь на девчонок ставить.

— И что?

— Предлагаю пари, — продолжает он, чуть наклоняя голову. — Кто выигрывает, тому и достается ваша симпатичная медсестричка.

Я замираю. Внутри будто кто-то врубает огонь на максимум. Пальцы сами сжимаются в кулак, клюшка скрипит в хвате.

— Повтори, — говорю тихо, чтобы даже шум трибун не сбил мой тон.

Козырев усмехается, забрало чуть приподнято, глаза наглые, светятся азартом.

— Слышал, ты не делишься. Вот и проверим, насколько твоя собственность тебе дорога.

— Есть один нюанс, Козырев, — цежу я сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как внутри меня злость растет с каждой секундой. — Девчонка должна быть в курсе. Мы ставим только по ее добровольному согласию.

— А она согласна, — бросает он и лыбится еще шире.

Я аж выпрямляюсь:

— Че?

— И Поля даже пожелала мне удачи перед выходом на лед. Сразу видно, на чей хер она сегодня запрыгнет.

ВСЕ!

Мир будто глохнет, только мой пульс ебашит в ушах.

— Повтори, — шиплю я, делаю шаг вперед, почти касаясь его визора.

— Не напрягайся, форвард, — ухмыляется он. — Просто играем по-взрослому.

Скулы сводит, чуть зубами не скриплю.

— Ты не понял, — рычу я, — если еще раз скажешь хоть слово про нее, я тебя в лед вдавлю. Прямо тут, до свистка.

— Посмотрим, кто кого вдавит.

Судья пролетает между нами, раздвигает нас руками:

— Парни, спокойно! До матча две минуты, держите себя в руках.

Я делаю шаг назад, но взгляд от этого гандона не отвожу. Козырев улыбается, бросает последнюю фразу:

— Передай Поле, что я играю ради нее.

«Поле», мать твою!

Свисток.

Мы расходимся по своим линиям, но внутри я уже все решил. Сегодня не просто матч, сегодня самая настоящая война.

И на этом льду кто-то точно проиграет.

Я ничего не слышу, только лязг коньков, свисток и собственное сердце, которое бьется в груди. Центр льда, как пятый элемент, все решается здесь и сейчас.

Судья кидает шайбу, и мир рушится в одну секунду.

ГЛАВА 25

Яр

Мир рушится, потому что теперь на льду только я и шайба, летящая вниз.

Вбрасывание — мое!

Мы били по разминке, знаем, как брать позицию. Я вхожу в дуэль, плечи развернуты, колено чуть согнуто, взгляд как у орла. Шайба падает на лед, и я быстро загребаю ее клюшкой. Первый рывок, первый контакт, и Козырев трется рядом, этот огромный «Зубр».

Он раскачивается для удара, думает, что будет