А потом, поняв, что у несчастного пятилетки не осталось ни единого родственника — усыновил. И, как оказалось, не меня первого, не меня последнего. Михаил Керенский, сам бывший сирота, не понаслышке знал, что в приютах редко хорошо живётся. А потому, когда у него обнаружился магический дар — решил взять одним из Обетов такую вот необычную обязанность. Не знаю, как он точно её сформулировал, но теперь, если судьба подкидывает ему ребёнка, которому одна дорога — в приют, то отец тут же устанавливает над ним опекунство и старается воспитать и обеспечить ему хорошее детство. С бумажками проблем нет — в канцелярии полка (да и вообще все его сослуживцы) о его Обете знают, связи с соответствующими инстанциями наладили и помогают сделать всё быстро и в лучшем виде. А ещё за глаза называют «матушкой-гусыней». Я невольно ухмыльнулся. Благо, карьера гвардейца редко подкидывает такие возможности — он и так уже сто раз громко жалел о своём необдуманном поступке, особенно когда нас стало пятеро.

Ну да впрочем, уже скоро настанет моё время покидать отчий дом — и тут станет попросторней.

— Эй! — в дверь ванной комнаты забарабанили, а тонкий возмущённый голосок выбил меня из задумчивости. — Кто там такой ранний? У меня экзамены сегодня, мне голову надо помыть!

Я поморщился, и, выключив воду, быстро обтёрся полотенцем. Оделся и, щёлкнув замком, выскользнул из ванной, тут же увернувшись от шутливого, но не такого уж лёгкого подзатыльника Насти.

— Но-но! Не так уж долго я мылся! И у меня тоже сегодня экзамены!

— Десять минут, Марк! — сестра возмущённо топнула ногой. — И это только пока я здесь стояла и ждала!

Я посмотрел ей за спину и едва сдержал ухмылку. По коридору крался растрёпанный Лёха со слегка помятым лицом, явно собираясь воспользоваться отвлечением сестры на мою персону и проскользнуть в приоткрытую дверь ванной. Наткнувшись на мой взгляд, он приложил палец к губам и сложил ладони в умоляющем жесте. Ещё один шаг… почти у цели… но Настя всё же заметила что-то подозрительное — то ли в моём взгляде, то ли всё же услышала лёгкое поскрипывание половиц. Сестра резко обернулась и, сделав быстрый бросок, ухватила мелкого пакостника за ухо.

— Тааак… куда собрался?

— Аййй… доброго утра хотел пожелать!

— Ага-ага, конечно, так я и поверила. В очередь! — отпустив его ухо, Настя гордо зашла в ванную и захлопнула дверь.

— Ну, попытка засчитана, — задумчиво сказал я Лёхе. — Почти прокатило.

— Ладно, пойдём завтракать, — тяжело вздохнул брат, причесав себя ладонью. — Она теперь оттуда в ближайшие полчаса точно не вылезет.

Мы спустились вниз, на кухню. Отец, уже проснувшийся, сваривший себе кофе и отвратительно бодрый и свежий, с интересом листал утреннюю газету.

— Здравия желаю, ваше высокоблагородие! — рявкнул я, заставив его рефлекторно вздрогнуть. Последнюю неделю, с тех пор, как его повысили в звании и поставили командиром роты, я каждое утро начинал с этого приветствия. Во-первых, пускай привыкает, а во-вторых, уж очень забавно он реагирует: подсознательно всё еще не понимает, что высокоблагородие — это он, и вбитые рефлексы тут же заставляют дернуться, чтобы вскочить и отдать честь неизвестному высокому чину.

— Остряк, — недовольно покачал головой отец, — Доброе утро. Готов к экзаменам?

— Не особо. Опять кошмар снился, — зевнул я, подходя к холодильнику и рассматривая его содержимое. — Лёха, на тебя яйца сварить?

— Давай, — оживился брат. — Два… нет, лучше три.

Оживился брат не случайно — в свои десять лет он всё еще откровенно не умел и не любил готовить. Всё, что выходило из-под его рук, даже если он старался изо всех сил, в лучшем случае можно было назвать сносным. В большинстве случаев — откровенно несъедобным. Даже банальную варку яиц он как-нибудь, но умудрялся запороть.

Учитывая же тот факт, что пищу мы все готовили и покупали сами — отец дома только завтракал и даже в выходные дни питался в столовой роты, а в доме культивировал дух самостоятельности с раннего детства, — Лёха каждый раз изо всех сил старался примазаться к чьей-то готовке. С обедом и ужином всё обстояло более-менее просто — мы готовили на всех по очереди, при этом никто в доме не горел желанием пробовать его кулинарные шедевры. Так что Лёха просто отдавал свою смену мне или Насте, делая в обмен за нас работу по дому. А вот с завтраком выходило сложнее. Иногда ему везло и у кого-то было настроение на что-то серьёзное — ту же кашу, и этот кто-то брался и готовил. Иногда же, когда ни у кого особо не было аппетита, мы сами завтракали чем придётся, а грустный, вечно голодный по утрам Лёха от безысходности грыз морковку или огурцы, которых было всегда в достатке.

Отец после моих слов нахмурился, но ничего не сказал. Пригубил кофе, недовольно пожевал губу и уточнил:

— Ты же помнишь, что стоит на кону?

— Помню, пап, — рассеянно ответил я, забросив яйца в бурлящую воду и усевшись за стол напротив. — Не бойся, не завалю. В худшем случае — сдам чуть хуже, чем ожидалось.

— И стоимость обучения сразу вырастет.

— Ненамного. Вчерашнюю часть я сдал на круглые десятки, так что даже если сегодня вытяну что-то совсем неудачное… думаю, в план-минимум я точно уложусь. В любом случае, денег хватит лишь на первые два курса. Что так, что эдак придётся что-то придумывать… — я устало моргнул и помассажировал пальцами невольно опускающиеся веки.

— Если я… — начал осторожно отец.

— Нет, — я прервал его на полуслове. — Твоих денег я не возьму, говорил не раз. У меня есть принципы, а это слишком сильно ударит по твоему карману. Даже после повышения. У тебя вон… семеро по лавкам.

В глазах