Дверь тренерской была приоткрыта. Я уже потянулась за ручкой, как услышала своё имя.

— …из-за Блиновой, что ли, ты такой? — смеялся Артём. — Ты, Лавров, выглядишь, как будто проглотил штангу поперёк. Расслабься, мужик, это не конец света.

Я замерла в шаге. Рука зависла над дверью. Мамино воспитание где-то внутри тихо прекрасилось: «Подслушивать некрасиво». Моя внутренняя любопытная тварь ехидно отвечала: «Зато полезно».

— Артём, отвали, — голос Кирилла был глухой. — Я уже говорил: у нас рабочие отношения.

Вот это «рабочие» за последние сутки стало как отдельный вид ненормативной лексики. Я закатила глаза к потолку и уже хотела уйти, чтобы не слышать очередную мантру, как Артём неугомонно продолжил:

— Ага. Конечно.

Рабочие отношения — это когда ты её ловишь на степе, таскаешь из-под липкого спонсора, у вас химия стреляет так, что ресепшн краснеет. Всё, блин, строго по Трудовому кодексу.

На секунду мне захотелось раствориться в стене. «Химия стреляет…» Чудесно. Значит, не только я её ощущала.

— Я серьёзно, — отрезал Кирилл. В его голосе что-то дрогнуло. — Не хочу снова влезать во всё это.

— В «во всё это» это куда? — не унимался Артём. — В нормальные отношения с настоящей женщиной? Соня хорошая и приятная. Не эта твоя…

Повисла короткая пауза, и вдруг Кирилл сказал то, что я точно не рассчитывала услышать, стоя у двери с пакетом актов.

— Ты же помнишь, как было, — выдохнул он. — Жена, лучший друг, кольца, ипотека, весь набор. Я таскал на себе смены, тренировал всех подряд, закрывал планы. А в это время они…

Он помолчал. Я буквально слышала, как он сцепил зубы.

— Я стоял в этом же зале, — продолжил он. — Проводил тренировку, рассказывал людям, как контролировать своё тело. А потом… Пошёл домой раньше, чем обычно. Потому что устал. И застал их там.

Я вцепилась пальцами в папку. Вселенная, если ты сейчас включишь драматическую музыку, я не выдержу — это будет уже перебор.

— В своей квартире, на своём диване, — добавил он. — Лучший друг, жена, которые всегда «мы просто много общаемся, ты же не ревнивый, Кир». И вот они, общаются. Я помню, как она потом смотрела на меня и говорила… этим голосом… «Ты же всё равно живёшь в зале. Тебе важнее тренировки, чем я».

В тренерской стало очень тихо.

Артём выругался вполголоса:

— Я помню. Тогда думал, что ты его изобьешь.

— И пальцем не тронул, — сухо сказал Кирилл. — Хотя очень хотелось. Я просто… закрыл дверь. Сказал, чтобы они к утру исчезли и пришёл утром в клуб проводить очередной тренировочный марафон.

Я вдруг очень отчётливо представила: он, этот дисциплинированный, собранный, железный Кирилл, стоит в своей собственной квартире, смотрит на двух самых близких людей, которые в один момент стали чужими и выбирает не драку, а работу, в которой решил раствориться.

— С тех пор клуб — моя территория, — сказал он. — Здесь никаких «служебных романов», никаких «друзей, которые приходят просто посидеть». Только работа и дисциплина.

— Да? — усмехнулся Артём. — Ты так всё бетонируешь, что к тебе никто подойти не может. Соня, между прочим…

Он замолчал, а у меня сердце ухнуло вниз. Ещё чуть-чуть — и я реально ворвусь туда с криком «хватит обсуждать меня в третьем лице!»

— Соня, между прочим, — перебил Кирилл, — мой сотрудник, которого я сам чуть не втянул в ту же историю. Поэтому да, я сейчас веду себя холодно. Да, это может выглядеть, как снобизм. Но я лучше буду тем, кого ненавидят за холодность, чем тем, кто снова разрушит человеку жизнь. Хватило одного раза с собой.

Он выдохнул. Долго. Глухо.

— Я ей не нужен, Артём, — добавил. — Она сейчас злится, обижается, думает, что я мудак. И знаешь что? Пусть так.

В эту секунду я поняла две вещи одновременно.

Первая: да, он мудак. Потому что не имеет права за меня решать, что для меня лучше.

Вторая: он не сноб. Всё его ледяное спокойствие скрывает лишь одну мысль «если я хоть на секунду перестану держать себя в руках, всё поедет к чёрту».

Моя злость на него за коридорный поцелуй и «это ошибка» никуда не делась. Но к ней добавилось неприятное… понимание.

Он правда боится повторения. Не того, что его снова предадут. А того, что он втянет кого-то в этот хаос. Меня, например.

— Короче, — подытожил он. — Никаких романов. Никаких историй с сотрудниками. Никаких шансов бывшей влезть в этот клуб. Я уже выбрал свое одиночество и мне в нём нормально.

«Нормально», ага. Как в тесном костюме: вроде сидит, но дышать тяжело.

— Нормально тебе… — проворчал Артём. — Ты хоть иногда послушай, что из тебя выходит

— Работать пора, — отрезал Кирилл. — Клиенты не будут ждать, пока я пройду терапию на твоём диване.

Звук стула. Шорох бумаги. Я в панике отскочила от двери, как школьница, пойманная за попыткой списать, и бегом ушла в сторону бухгалтерии, пока никто не вышел и не застукал меня.

Акты я так и не принесла. Пришлось писать Артёму в чате: «Забыла зайти, вы ещё тут?» Он ответил смайликом и гифкой с совой, которая падает с ветки. Очень смешно, блин.

Цифры на экране расплывались, как акварель. Я видела перед собой не таблицу, а ту сцену, которую он описал. Жена. Друг. Диван.

Чем больше я о нём думала, тем сильнее хотелось сначала его ударить, а потом… нет, обнять я его пока не была готова. Но хотя бы что-то сделать.

Что-то, что не будет ни поцелуем, ни служебным романом. Что-то маленькое, приятное.

Вечером, когда зал уже полупустой, я прокралась к его кабинету. Свет под дверью ещё горел, значит, он на месте.

Я не стала стучать, не хотелось с ним говорить. Мне нужен был только его стол.

На ресепшене я выпросила у Риты два протеиновых батончика, нормальных, не тех, от которых ощущется гипс во рту и хочется плакать. Ещё чистый лист стикера для заметок.

Села у себя за стол, уставилась на ручку. «Написать: “я всё слышала”? Нет. “Мне тебя жалко”? Фу, омерзительно. “Обними меня, и всё пройдёт”? Соня, ты что, совсем?».

В итоге рука сама вывела:

«Стены защищают, но мешают дышать. Может, когда-нибудь попробуешь их приоткрыть? (Хотя бы для себя).»

Без подписи. Без сердечек. Просто аккуратный