— Но ты не переживай. Поговаривают, лет через двадцать их вообще отменят.

Женя снова моргает.

— Папка вылитый. Но любить я тебя не собираюсь, даже не надейся. И не смотри так на меня. О боже, вот не улыбайся. Перестань! Да перестань ты!

Я брызгаю в него водой, и мелкий засранец начинает заливисто смеяться.

Глава 27

Ветров слишком много работает.

Вчера он освободился около часа ночи, сегодня с утра уже в операционной.

График Ильи мы подробно обсудили с его мамой, быстро нашли общую тему, и обе сделали вид, что она намного важнее и интереснее того факта, что Виктория Юрьевна обнаружила меня в спальне своего сына.

Вы бы видели ее глаза! Бывшая свекровь приехала около девяти, а мы с Жекой дрыхнем. Односпальная кровать в детской, что стоит рядом с кроваткой, как я поняла, принадлежит няне. Поэтому мы с бастардиком оккупировали спальню Ильи и немного накрошили на простынях печеньем.

Я, разумеется, не собиралась спать в восемь вечера, но этот доверчивый малыш кого угодно собьет с толку и сманит в мир сладких грез. Мы поиграли, почитали книжку. Потом я накормила его кашей до отвала, после чего Женя даже не сопротивлялся горизонтальному положению. Илья слишком много платит няне, что не сидеть с таким ребенком? Аня бы провела выходные с годовалой Ниной — вот это было бы веселье!

Потом я быстренько сбежала под предлогом того, что нужно погулять с Газировкой. Как теперь смотреть в глаза бывшей свекрови — понятия не имею. Для нее это слишком. Боже, надо найти в себе силы, приехать к Ветровым в гости и попытаться все объяснить, но сначала бы самой разгадать ребус, в который превратилась моя жизнь.

— Вот что ты скажешь на это, Полина? — говорит Илья, цокая языком. Он лично обрабатывает операционное поле, пока я подаю спиртовую марлю ассистирующему хирургу.

— Скажу, что вы слишком много работаете, Илья Викторович, — честно озвучиваю собственные мысли.

Сегодня утром я впервые за неделю добиралась до больницы сама. Он написал: «Извини, проспал». А я, оказывается… соскучилась. Очень.

В ответ на мои слова зав хмурится.

— Извините, но ведь это правда. — Бросаю взгляд на пациента. — А вы о чем?

— Чувствуешь, как Новым годом повеяло? — Он демонстративно втягивает в себя воздух. Потом быстро подмигивает и поворачивается ко второму хирургу. Рассказывает короткий анекдот.

Я не слушаю, сосредоточена на поставленной задаче, а там что-то пошлое про петарды и задницы — символ каждого Нового года. У нас май на дворе, но случаи неудачного обращения с пиротехникой бывают в любое время года. Страна отдыхала с первого по третье мая, четвертого на работу вышли не все.

— Я знаю одного офтальмолога, — включается второй хирург, — который потерял глаз из-за фейерверка. Ирония судьбы. Знаете, такая коварная трубка, из нее еще вылетают ракеты? И всем почему-то крайне необходимо заглянуть в нее, чтобы проверить, остались ли еще заряды.

— Бывает, что уж, — пожимает плечами Илья, не рассмеявшись.

Смеюсь вместо него я, потому что у нашего строгого зава слева от брови есть крошечный шрамик. Угадайте откуда!

— Что ты смеешься? — Ветров тоже усмехается, читая мои мысли. Наконец заканчивает. Еще раз придирчиво оглядывает результат работы и подходит ко мне.

Я немного копаюсь, выбирая ему стерильный халат побольше — соответствующий росту. Подаю. Любовно завязываю тесемки на рукавах.

— Мне было лет десять, — говорит Илья, сам продолжая тему.

Я бы не стала, честное слово.

Остальные прыскают, едва сдерживаясь от смеха. Смотрят на меня в ожидании кульминации истории, я слегка округляю глаза, показывая: «Ну не при нем же!»

Подаю перчатки, Илья ловким привычным движением надевает их, подходит к столу.

— Пятнадцать, — шепчу я тихо и быстро сжимаю губы.

Все хихикают. Илья бросает на меня укоризненный взгляд. Да, он не всегда был таким умным травматологом. Безбашенным и дурным я его не знала, но вот этот взгляд… обещающий скорый взрыв, никуда не исчез. Я напрашиваюсь, позволяю себе больше, чем стоило бы. Провоцирую. Отдача последует неминуемо, я это понимаю, глаз с него не свожу. Самый горячий мужчина в моей жизни.

Вообще, мы с ним, конечно, два огня. Нам бы в идеале держаться друг от друга подальше и найти себе партнеров под символом воды. Чтобы тушили.

Илья серьезнеет. Дальше работаем не отрываясь. Свой внутренний огонь он направляет в дело. Оттого у него все так четко и идеально. Внутри этого человека слишком много страсти и неравнодушия. Если бы он не отдавал это все, он бы просто… сгорел сам. Наверное, в этом мы с ним похожи, но почему-то кажется, что, если я смогла отыскать безопасный баланс, у него идет явный перекос в сторону профессии.

А так нельзя, что-то же в мире должно быть и для него тоже. Для него самого. Важное именно ему. Необходимое, приятное.

Дальше я превращаюсь в тень. Слежу за руками, меняю зажимы, выбрасываю грязные салфетки. Фанатею от Ветрова, от его действий, таланта, знаний и уверенности. От него самого — такого большого, сильного. От мужчины, который в одиночестве растит ребенка, который старается успеть все на свете. Лежала вчера в постели рядом с его сыном, подушку его обнимала, запах вдыхала. Представляла, что он тоже вот так вот лежит. Один. Я — там. А он — здесь. Каждый вечер, каждое утро, когда не дежурит.

Ну что нам теперь с ним делать? Пациентам, Жене, мне. Тянем в разные стороны. Вдруг разорвем однажды?

— Зайди, — роняет Илья, проходя мимо меня уже в конце операции.

Поднимаю на него глаза и киваю.