Перед операциями волнуются все. И взрослые сильные мужчины — ничуть не меньше, чем хрупкие девушки, а у Пауля-то и вовсе карьера на кону.

Я прохожу мимо спортсмена, как вдруг он снова что-то мне говорит. Невольно останавливаюсь, смотрю на него. Исключительно из обычной вежливости. В этот момент он берет меня за руку своими двумя, мягко сжимает ладонь и произносит много-много незнакомых слов.

— Я вас не понимаю, — качаю головой.

— Не согласится ли такая красивая девушка поддержать невезучего спортсмена во время операции? — переводит стоящий позади Ветров. Его спокойный голос заполняет помещение и окутывает меня. — А, еще он добавляет «пожалуйста».

— О боже, — говорю я, слегка порозовев.

Пауль не делает ничего угрожающего и так мило смотрит, что я немного теряюсь. Хотя обычно не люблю, когда пациенты без разрешения меня касаются.

— Вы меня расстерилизовали! — киваю на руку, которую он отпускать, судя по всему, не собирается.

Немец что-то говорит врачам, Илья ему отвечает с легкой улыбкой:

— Нет, это моя операционная сестра, Пауль. Моя, не ваша. Я первым ее заприметил.

Сначала он произносит фразу на русском, и мы взрываемся смехом. Тогда Илья повторяет по-немецки, и Пауль поджимает губы. Пытается возражать.

— Нет, я решительно отказываюсь звать другую. Мне тоже нравится именно эта, — с юмором спорит Илья. Он снова говорит сначала по-русски, потом сам себя переводит. — Вам придется смириться.

Будто это легко. Сам-то за пять лет так и не смог!

Анестезиолог обращается к пациенту и повторяет просьбу занять верное положение.

Мои щеки уже просто красные! Мне двадцать пять лет, я симпатичная и приветливая, и мне довольно часто оказывают знаки внимания, в том числе пациенты. Когда они в сознании, разумеется. Я практически никогда не смущаюсь. Это все Ветров. Рядом с ним мне всегда только восемнадцать. Внутри все трепещет — какое-то сладкое волнение. У каждой фразы двойной смысл.

Я мягко освобождаюсь от рук спортсмена, тот выглядит крайне огорченным.

— Не переживайте, вы в надежных руках. — Набираюсь смелости и оборачиваюсь. Указываю на Илью.

Он в прекрасном настроении — немец ему что-то говорит, зав со смехом отвечает. Кивает мне на двери:

— Полина, перемывайся.

— Извините, я нужна Илье Викторовичу, — улыбаюсь Паулю и спешу в моечную. Не забыв перед уходом бросить выразительный взгляд на зава.

Илья переводит мои слова, и почему-то кажется, что добавляет что-то от себя. Может, дело в языке, конечно, но уж очень длинная фраза получилась.

Когда возвращаюсь, Пауль уже лежит на животе. Забавно свешивается с операционного стола, вызывая у меня широкую улыбку. Большой мужчина! В этот самый момент он на секунду оборачивается и мне подмигивает.

Когда подаю Илье халат, а после — перчатки, стараюсь не смотреть ему в глаза. Так, исключительно украдкой. Он собран и серьезен.

Его внимание покалывает кончики пальцев.

Глава 24

Полина

С Верой мы встречаемся только в пятницу вечером. Она решительно отказывается от вина, потому что они с Даней усиленно планируют ребенка. То и дело загадочно улыбается, предвкушая новый этап в жизни. Каждый месяц может завершиться положительным тестом.

— Кстати, о детях. — Я поднимаю бокал для тоста и делаю большой глоток белого сухого. — Цветы жизни. Сорви с чужой клумбы и привези бывшей жене.

— Что? — Вера округляет глаза, ожидая пояснения.

Делаю над собой усилие и допиваю вино, быстро заедаю салатом. Алкоголь в моей жизни явление редкое, но сегодня, перед выходными, я пару бокалов себе позволю.

Настраиваюсь морально и рассказываю подруге все как на духу. И про то, что мы с Ильей провели пару потрясающих часов в объятиях друг друга, и о правде, которой он меня ошарашил после того, как заставил снова почувствовать себя единственной и прекрасной.

— И теперь он не оставляет меня в покое, Вера! Он… — возмущаюсь я, всплескивая руками, — каждое утро приезжает ко мне, чтобы погулять с Газировкой. Как с цепи сорвался. Привозит огромный букет цветов. Мне их, клянусь, уже ставить некуда! Сегодня утром притащил корм собаке, потому что заметил, что у меня заканчивается. Два мешка. И все время смотрит на меня. Пристально.

— Я слышала сплетни о том, что у него есть сын, — виновато признается подруга, зачерпывая вилкой боул с лососем. — Но не поверила. Надо было все равно сказать тебе, прости. Я думала, это бред.

— Да каких только сплетен вокруг него не ходит! — отмахиваюсь я.

— О вас обоих, — поправляет Вера. — Причем с самого начала, едва он устроился к нам. Все знают, что мы с тобой дружим, поэтому при мне редко что-то обсуждают, но даже я слышала о том, что вы спите, когда об этом даже речи не шло.

Я качаю головой.

— Это было ожидаемо. Мы бывшие, еще и работаем вместе.

— Так а чего он хочет в итоге? От тебя.

— Утверждает, что приехал ко мне. Не смог забыть, хочет дать нам шанс. Я ведь на это и рассчитывала, помнишь? Что не сможет и вернется. А я тут такая хорошая, положительная, готовая приласкать и исправить ошибки. Но прошло слишком много времени и, что самое главное, я ждала его другим. Помнишь, рассказывала, что в то лето он не мог печатать: у него были сломаны пальцы? Он записывал мне голосовые сообщения. Штук пятнадцать. Я дура была — удаляла их не слушая. Но одно он записал Насте. Там было всего несколько простых слов, я их наизусть выучила. «Насть, пожалуйста, скажи Полине, чтобы позвонила мне. Она не отвечает на мои звонки, а мне очень нужно поговорить с ней. Я просто не знаю, что мне делать дальше». Поразили меня не слова, а тон, которым он их произнес. Растерянный. Я и ждала