— Сынок, ты и правда такое умеешь? — спрашивали они, понизив голос, когда он объяснял, какой будет ставить протез и как данная процедура облегчит им жизнь.

— Умею-умею, не сомневайтесь, — кивал он с серьезным лицом.

— А раньше ты такое уже делал?

— Больше двух тысяч раз.

Сейчас Илья, конечно, вызывает совсем другие эмоции. Накормить его не хочется. Вот спрятаться от него — весьма. При этом я понимаю, что нам хорошо бы переговорить, потому что завтра у нас общие операции. Нас ждет работа, а меня при одном звуке его голоса колотить начинает. Не то от страха, не то от желания.

Софья Ашотовна с самого утра нагружает всякой операционной бытовухой. Она, увы, не в курсе, что за драма разворачивается в моей личной жизни. Ей надо, чтобы расходники были проверены, а стерилизация — развезена.

Я послушно исполняю поручения, но ушки-локаторы держу на макушке. Где Ветров? Чем занимается? Какое у него настроение? Мне все это нужно знать.

Потому что вчера я с ним переспала.

Впервые в свой кабинет Ветров заходит ближе к обеду. Полагаю, чтобы переодеться и отправиться куда-то перекусить. Я подхожу и стучусь, тяну на себя дверь, она поддается.

— Можно? — заглядываю в кабинет.

Илья сидит за столом, смотрит в ноутбук, кивает проходить. Удивленным при виде меня не выглядит, впрочем, я уже привыкла к его непроницаемой маске «я тут самый главный».

— Что случилось, Полина? — спрашивает, с трудом отрываясь от экрана.

Видимо, там что-то жутко занимательное. Намного интереснее, чем визит бывшей жены, в которую он вчера кончил.

Без разрешения.

Я закрываю за собой дверь поплотнее. Кожу покалывает. Любопытно, он успел поиметь кого-нибудь еще из больницы за прошлый месяц? А вне ее пределов?

Илья выжидающе смотрит на меня.

— Смелее, — подбадривает он. — Я не кусаюсь.

Лжет. Прикусывал вчера мои соски и губы с огромным удовольствием.

Понимаю, что хочу его. До вчерашнего дня бороться с тайными желаниями было значительно легче. Да-а-а уж.

— Я немного переживаю, Илья Викторович. Из-за ситуации, что произошла утром в фойе. Я растерялась, встречу устроил Сергей, мой бывший. Мы поссорились в субботу утром, и он уехал на корпоратив один. Там, предполагаю, выяснилось, что пострадавший строитель — из фирмы его знакомого. И Сергей, конечно, видел меня в новостях. Я не сразу поняла, что им нужно. Они решили, что я смогу провести их к пациенту.

— И ты бы смогла, — говорит Илья.

— Нет, — отрицательно качаю головой. — Я бы не стала. Я… Иногда мне кажется, что я очень опытная медсестра, знаю и умею все, что необходимо, и даже больше, но потом случается нечто, выходящее за рамки. Я не хотела подставлять вас утром, просто увидела вас и… подумала… что вы знаете, что нужно делать.

— Ты правильно поступила. — Илья смотрит на меня. — Такие Юрьевичи ко мне приходят пачками, и не переживай, всегда есть риск столкнуться с чем-то незнакомым. Мы с Софьей Ашотовной здесь как раз для того, чтобы у нас можно было спросить совета. Никого и ничего не бойся. Если сомневаешься в чем-то — просто подойди.

— К вам?

— Или к Софье Ашотовне, — соглашается Илья.

Он говорит спокойно. Мы короли субординации. Нет, мы ее боги. Стоим наедине и делаем вид, что не трахались вчера как бешеные. У меня несколько небольших синяков на бедрах от его пальцев. А внизу живота всю ночь сладко ныло от бесцеремонного вторжения. С непривычки. Я крепко сжимала ноги и представляла его. Я все время о нем думаю. Но даже больничные стены ни о чем не заподозрят — настолько мы оба владеем собой.

— Хорошо, спасибо. Илья Викторович, как думаете, Сергей, он правда хотел как лучше? Он сказал, что строитель только выиграет, если пойдет навстречу фирме.

— Я не знаю, Полина, — отвечает Илья нейтрально. — Действительно не знаю. Мы как медики не должны вмешиваться, пусть разбираются сами. Наша задача — человека вылечить и по возможности здоровым домой отправить, но я все же не удержался и посоветовал жене Новикова переговорить с юристом. Давление на пациента должно быть исключено. Очевидно, что он пока не в состоянии что-либо подписывать. Еще что-нибудь, Полина?

— Думаю, с Сергеем у меня ничего не получится, — говорю я. Испуганно округляю глаза. — Мы уже не помиримся.

Илья хмурится.

— Может, ты это обсудишь с кем-нибудь другим? — В его голосе впервые проскальзывают холодные нотки.

Он меня не простил. Вчера я ощутимо поцарапала его гордость громкими обвинениями.

— Да, извините.

Разворачиваюсь и выхожу из кабинета. Глубокий вдох-выдох. Еще один, следом такой же. Илья на меня злится, это бесспорно.

На следующий день плановые операции проходят по графику. Я стараюсь изо всех сил, но в конце каждой чувствую полное неудовлетворение и опустошение. Так бывает, когда выкладываешься, а восполнить потраченные ресурсы нечем. Либо я просто не понимаю, что делаю не так, либо Илья перестал мне симпатизировать как специалисту.

Нет, он по-прежнему не психует, не дергается, не орет, не вымещает зло. Ничего подобного! Просто… исчезло нечто неуловимое, что делало из нас команду. Какие-то крошечные детали.

Раньше, бывало, в какой-то момент он бросал на меня быстрый взгляд, как бы говоря: «Смотри, что здесь». Я понимала без слов, кивала. Иногда он улыбался, когда все шло хорошо или тревожился, когда не по плану. Сейчас ничего. Ни шуток, ни переглядываний. Просто ноль. И вообще атмосфера вокруг него стала будто тяжелее. Я была уверена, что он скуп на эмоции и холоден, но я ошибалась.

Холоден он сейчас.

Либо я косячу, сама того не замечая, либо он специально исключает малейшее общение вне рабочих тем.

Как роботы. Операция за операцией, сплошная рутина. Словно мы