Заметим, что спустя девять лет в Предисловии по поводу обоих сценариев их автор высказался достаточно жестко, назвав свою работу «заказной ерундой». О том, насколько несвойственными для бунтаря Маяковского были его первые шаги в кинодраматургии, свидетельствует, в частности, и режиссер Е. Иванов-Барков в своих воспоминаниях о постановке «Барышни и хулигана»: «Никакого футуризма! Никакого кубизма! Маяковский понимал, что искусство кино имеет свои каноны, что оно – новое слово в эстетическом творчестве человека и что словом этим надо учиться владеть»[68]. Ученический характер дебютных киноработ признавал позднее и сам Маяковский. В 1926 году, отвечая на анкету журнала «Новый зритель», он писал, что опыт первых двух сценариев показал ему, что «всякое выполнение „литераторами“ сценариев вне связи с фабрикой и производством – халтура разных степеней» (XII, 125).

Илл. 12. В. В. Маяковский и Л. Ю. Брик в Екатерининском парке. г. Москва. 1918

И в этой связи еще больше приходится сожалеть об утрате сценария 1918 года, в котором уже обладавший некоторым производственным опытом Маяковский попробовал быть самим собой. Речь идет об оригинальном сценарии под названием «Закованная фильмой». Известно, что поэт создавал его в расчете на участие в картине Лили Брик. «На лето хотелось бы сняться с тобой в кино, – писал он ей из Москвы в Петроград. – Сделал бы для тебя сценарий. Этот план я разовью по приезде» (XIII, 108). Л. Брик с энтузиазмом отвечала: «Милый Володенька, пожалуйста, детка, напиши сценарий для нас с тобой и постарайся устроить так, чтобы через неделю или две можно было его разыграть. ‹…› ужасно хочется сняться с тобой в одной картине»[69]. Именно так все и произошло.

Однако персональные обстоятельства для нас не главное. Важно, что на этот раз замысел Маяковского был вполне оригинальным – об этом можно судить даже по либретто, сохранившемуся в пересказах. Л. Брик вспоминала: «Мучительно, что я не могу вспомнить название страны, которую едет искать Художник, герой фильма. Помню, что он видит на улице плакат, с которого исчезла Она – Сердце кино, после того, как Киночеловек – этот гофмановский персонаж – снова завлек ее из реального мира в кинопленку. Присмотревшись внизу, в уголке плаката, к напечатанному петитом слову, Художник с трудом разбирает название фантастической страны, где живет та, которую он потерял. Слово это вроде слова „Любландия“. Оно так нравилось нам тогда!»[70] Думается, память не подвела Л. Брик, поскольку в поэме «Про это», написанной Маяковским спустя пять лет после работы над «Закованной фильмой», возникает образ фантастической страны – очевидно, той самой, где исчезает возлюбленная героя:

Что за земля?

какой это край?

Грен

лан

люб-ландия (IV, 18).

Отметим также, что, по справедливому замечанию Н. Харджиева, в фильме обнаруживается прямая перекличка с балетом Н. Черепнина «Павильон Армиды» (1907), впервые поставленным М. Фокиным под названием «Оживленный гобелен»[71]. Кроме того, заслуживает внимания предположение А. Россомахина, высказанное нам в частной беседе, о том, что «Закованная фильмой» могла быть навеяна «Алисой в Зазеркалье» (1871) Л. Кэрролла – хотя первый русский перевод появился лишь в 1924 году, Маяковский мог знать содержание книги от владевшей английским языком Л. Брик.

Сценарист явно хотел уйти от стандартной повествовательности, характерной для двух предыдущих картин, и наконец-то поэкспериментировать с выразительными возможностями кино. По свидетельству Л. Брик, «писал он серьезно, с увлечением, как лучшие свои стихи»[72]. Однако интересовали Маяковского не ритм и рифма, а спецэффекты и необычные приемы монтажа, способные создать на экране новую реальность, непривычный и даже фантастический видеоряд. Либретто несохранившейся, увы, картины позволяет предположить, что Маяковский как сценарист не только вполне понял пластическую сущность «кинемо», но и попытался вписать действие в новые пространственно-временные отношения, доступные только экрану: героиня перемещается из двухмерного пространства экрана в трехмерность жизни и обратно, становится прозрачной и т. д. Очевидно, что в «Закованной фильмой» Маяковский – как художник и поэт одновременно – попытался визуализировать вечную идею «двоемирия», создать ее экранную метафору. И на уровне сценария, полагал он, это удалось, а вот с его реализацией все оказалось гораздо сложнее. «Ознакомившись с техникой кино, – подчеркивал Маяковский в Предисловии, – я сделал сценарий, стоявший в ряду с нашей литературной новаторской работой. Постановка тем же „Нептуном“ обезобразила сценарий до стыда» (XII, 126). О том, насколько глубоким было разочарование Маяковского, говорит хотя бы тот факт, что спустя годы он вернулся к этому замыслу и сделал новый, переработанный вариант сценария – под названием «Сердце кино» (1926).

Завершая разговор о дебюте Маяковского в кинодраматургии, стоит вспомнить о еще двух киноработах. В 1920 году, по его собственным словам, он написал сценарий агиткартины «На фронт», которая была «исполнена в кратчайший срок и двинута в кино, обслуживающее армии, дравшиеся на польском фронте» (XII, 126). Ни фильм, ни сценарий не сохранились. Зато был найден и опубликован отрывок сценария рекламного фильма 1922 года «Бенц № 22» (XI, 409–411), о котором сам поэт позднее не вспоминал. Кроме того, Маяковский участвовал в создании «Госкино» и «Совкино»[73], выступал на диспутах и в печати. В статье «Кино и кино» (1922) он в присущей ему манере провел четкую границу между коммерческим, массовым, «зрительским» кинематографом и тем, которое нужно создавать и которое будет новым искусством будущего:

Для вас кино – зрелище.

Для меня – почти миросозерцание.

Кино – проводник движения.

Кино – новатор литератур… (XII, 29)[74].

И очевидно, что сам Маяковский намеревался писать сценарии только для настоящего, нового кино. Он словно ждал своего часа.

Мастерство: 1926–1928 годы

Час настал, и в 1926 году начался третий, наиболее продуктивный период сценарной работы Маяковского. Он пришелся на вторую половину 1926, весь 1927 и начало 1928 года. Надо сказать, что к тому моменту Владимир Владимирович оказался в довольно сложных обстоятельствах: как поэт он чрезвычайно много работал, в той же степени был востребован, но удовлетворения