Пошли две девушки в лес за морошкой. А раньше в Сибири продавали в магазинах большие вёдра из металла. Набрала она уже полведра морошки. Шорох. Обернулась наша соседка, а за спиной медведица стоит, и с ней два медвежонка. Медведица стоит на задних лапах и рычит. Обхватила Меланью и начала валить. Закричала она что было силы. На крик подружка прибежала и давай лупить медведицу по голове. А медведица Меланью отпустила и на подружку бросилась. Та, подружка, упала, медведица на её. Тогда наша соседка – рассказывала мне моя мама – давай лупить медведицу по голове. А ведро от башки зверя отскакивает и звенит на весь лес. Морошка на морду зверю сыпется. Но тут медведица как взревела и бросилась на Меланью. Вздыбилась, облапила, впилась клыками в руку, стала трясти её, что тонкую осинку. Хлынула кровь рекой. Стало её мутить, чуть на ногах удержалась. А подружка не стала убегать, не растерялась и ведром начала лупить зверя по башке. Медведица была небольшая, видимо – молодая ещё. Стала головой трясти. Бросила Меланью и пустилась наутёк. Такая вот быль, сосед. Так что боюсь только медведей. Хорошо, что их нет в нашем лесу.

Однако и тётки Марии нет на белом свете. А вот медведи уже появились!

Павел Савилов

Аригато

Быль

Атака была отбита. Уцелевшие в бою бойцы стрелковой роты старшего лейтенанта Красильникова устало сидели на дне разбитых миномётным огнём окопов. Страшно хотелось пить, но фляжки с водой ещё утром были распределены между расчётом станкового пулемёта и военфельдшером Ваней Еремеевым, который за песчаным барханом в воронке от авиационной бомбы оборудовал свой «медицинский пункт». Здесь, под навесом, сделанным из куска брезента, лежали раненые. Вот уже неделю, как рота Красильникова в составе сводного отряда красноармейцев их 57-го отдельного корпуса РККА и монгольских пограничников удерживала плацдарм на восточном берегу реки Халхин-Гол, сражаясь с вторгшимися на территорию Монгольской Народной Республики японскими войсками.

Обработав раненых, Еремеев обнаружил, что запасов воды нет, а времени только три часа дня. До ночи её подвоз, как и эвакуация раненых, были невозможны. В пустынно-степной зоне, где происходили боевые действия, японские лётчики безнаказанно гонялись за отдельными машинами и людьми. Единственным способом пополнить запасы воды был сбор фляг у японских солдат, погибших в последних трёх атаках. Однако это было делом небезопасным, так как любой, кто покинет окоп, становился мишенью для снайпера.

Оставив за себя санитара, Иван отправился к ротному. Выслушав его, Красильников горестно вздохнул и пошёл, пригибаясь по окопу, указав рукой следовать за ним. Через некоторое время они увидели бойцов, осторожно выглядывавших перед собой из окопов.

– Чего, дурни, головы повысовывали? – спросил ротный.

– Тут такое дело, товарищ старший лейтенант, – произнёс один из них, – плачет там кто-то. Пока раненые стонали, вроде бы и не слышно было, а как перестали, так услышали плач.

Ротный с недоверием высунул голову из бруствера и, внимательно осмотрев поле боя, повернулся к бойцам.

– Тунгусов, – обратился он к одному из солдат, – у раненых кончается вода, надо обползти убитых самураев и собрать у них фляжки с водой. Мы прикроем. Заодно посмотришь, кто там плачет. Винтовку оставь, возьми мой наган. Будь осторожен. Самураи, даже раненые, очень коварны.

Затянув ремень каски, Тунгусов змеёй выполз из окопа и, прижимаясь к раскалённому на солнце песку, двинулся вперёд. Многочисленные воронки от мин, снарядов и авиабомб облегчали его перемещение от одного убитого к другому. Вот он исчез в одной из воронок, оттуда затем долетел хлопок, заставивший ротного напрячься. Но вот фигурка солдата, вынырнув из неё, снова поползла между лежащих в беспорядке тел. Через час Тунгусов был у своих в окопе, держа в руке связку фляжек с драгоценным содержимым.

– Чего столько мало? – спросил ротный.

– Зато все полные, товарищ старший лейтенант, – ответил солдат. – Покойнички, видимо, перед атакой прикладывались: у всех либо половина воды, либо и того меньше. Вот и пришлось сливать из нескольких в одну.

– А в кого ты стрелял? – задал вопрос Красильников, принимая свой наган у бойца.

– Да там офицер ихний. Думал, что убит, а он, раненый, притворился убитым, когда я в воронку сполз. Стал его переворачивать, так он в меня и вцепился. Ну и пришлось упокоить самурая.

– А плакал-то кто? – не удержавшись, спросил Еремеев.

– Да в двух метрах от подбитого танка в воронке подстреленный японец лежит. Совсем мальчишка. Хотел пристрелить, чтобы не мучился, да не смог. Как увидел его взгляд, не смог. Я никогда не думал, что можно плакать без слёз. Хотел его напоить водой, так он зубы сжал, видимо решил, что я его отравить хочу. Но свою из моих рук всю осушил, а я дальше пополз трофеи водяные собирать.

– Товарищ старший лейтенант, разрешите мне этого раненого к нам доставить, обратился Еремеев к ротному.

Тот удивлённо посмотрел на Ивана и, покачав головой, спросил:

– Ты, случайно, не перегрелся на солнце? А может, нам сюда всех остальных раненых самураев перетаскать?

Но тут вмешался в разговор Тунгусов:

– Да, кроме него, там больше никого в живых на такой жаре не осталось. Я сам понять не могу, как в нём ещё жизнь теплится. Хоть и враг, а жалко.

– Что же ты его с собой не притащил, коли такой добрый, – вмешался в разговор напарник Тунгусова по окопу.

– Так что же, мне фляжки бросить и японца сюда тащить? У меня приказ был воду доставить, а не пленного, – оправдывался Тунгусов.

– Товарищ старший лейтенант, – Еремеев вновь обратился к ротному, – разрешите мне оказать помощь раненому.

– Можно я с фельдшером пойду? – поддержал Еремеева Тунгусов. – Юнец того и гляди погибнет. Мы всё-таки русские, а не самураи, которые санитарные машины с воздуха расстреливают.

Красильников задумался. Как кадровый офицер, он прекрасно понимал, что такое быть раненым на поле боя и остаться без оказания медицинской помощи. Но рисковать жизнью фельдшера, единственного в роте человека, способного оказать квалифицированную медицинскую помощь его солдатам, он не мог. Тем