в горячих, в пухлых – затесаться мне…

Ведь Щупальце Небесное за темя

меня из всяких скопищ – знай одно —

лишь беспощадно извлекало, но

сегодня я со всеми, я со всеми,

я вхожа в ход вещей, я заодно!!!

В мешках и в бочках тесно и темно:

там шепчется подсолнечное семя

и друг о друга плещется вино…

5

С хребтов, готовых к возрожденью туров,

в реку-шоссе впадают речки троп,

неся кибу́цные поделки лучших проб:

от шлепанцев до шляп и абажуров,

от вентиляторов до вееров…

Из-за границ, оставив дома пяльцы,

струится шелковый материал:

халаты переливчатого глянца,

на них драконы в полный рост. Непал

их скрупулезно гладью вышивал…

Центральная Автобусная Станция —

всему привал.

6

Все остановится, застрянет на асфальте,

на досках, на ладонях, на лотках…

«Аз ка́ма? Кам юка́ллеф? Ква́нто ва́ле?

Почем?» – «Ей-богу, даром! Ах, оставьте!» —

на четырех веселых языках…

Что ж до секвой, то те еще не вскоре

окажутся в кишащем вещном скопе,

они еще прилягут на станок,

где их нарежут мелко поперек,

они пойдут на столики под кофе,

под шахматы, под локти, под пирог…

7

Задремываю…

В полусне внезапно

мне три плюс три, а маме – тридцать три.

Мы в Сочи. Мы уедем послезавтра

в осенний серый Киев… «Ма, смотри,

какие листья падают на гравий!»

Оранжево-малиновый гербарий

я привезу в подарок школе… Бриз

их шевели́т, кружи́т… Сто первый лист

молю ее поглубже спрятать в сумку,

уж та полным-полна, и, пряча взор,

мать тайно потрошит ее – в упор

не видя на моей мордашке муку,

отборный ворох возвращая в сор…

Она – мулатка, мама… Не загар ли

тому виной? Нет-нет, густой копной

обрывки жженной плиточной спирали

клубятся у нее над головой…

(Сравнение могло быть и пометче:

ее курчавость проволочной мельче

и металлических витков полегче…)

Она застыла на скамье, одна,

курортным отдыхом опалена,

на ней был белый сарафан, и плечи

жглись парой фитильков из белой свечки…

Я любовалась ею, мной – она…

Неве́сть откуда взявшись, некий сударь

присел на краешек ее скамьи:

по-царски прям, Романов впрямь, стиль, удаль

угадывались в нем, вмиг безрассудно

я избрала его главой семьи.

Он не кивнул нам, не взглянул и мельком

на женщину, которой так под стать

пришлась покатость парковой скамейки,

не расхвалил ей дочь пред тем, как встать…

Не юн, не стар, но, с тростью не по моде,

он был одет не по погоде в плащ —

киношный лорд… Он думал: «Дождь? Нет, вроде

безоблачная синь!.. Зенит горящ!»

Он не сказал нам «здравствуйте!». Назавтра

в курсовочной столовой нашей завтрак.

Мы оказались за одним столом.

Мы ели: мама – молча, я – с азартом,

куражась, хохоча с набитым ртом,

за вилку взвитую цепляясь бантом…

Мы были за столом – как за борто́м…

Бог нас не спас… Лорд настоял на том…

Она была красивей, я – отважней…

Дендрарий, полный листьев, стал бумажней…

Ей – сак, мне – узел из подстилки пляжной,

как будто мы готовили побег.

Из Сочи мы уехали с пропажей

былой любви друг к другу и к себе…

8

Спохватываюсь…

Пестрая орава

вещей, вещиц въезжала в Тель-Авив,

они держались цепко – вида вид,

при выгрузке паруясь – се ля ви!

Нашествие любви! Любви облава!

Нагромождение любви!!!

9

Толпа шумела,

шаталась, жалась, превращалась в ком…

А ты был не таким, как все кругом.

Ты был в толпе последним из шумеров,

владевших клинописью как клинком,

из тех поэтов, что своим стихом

всего острей самих себя увечат.

В тепле толпы дозрела наша встреча.

Автобус твой причаливал к толпе

не с севера, как мой, а… с Междуречья!..

Чтоб в центре рынка – в гуще человечьей —

меж стоп твоих застрять моей стопе…

10

Мы обнялись, как будто мы знакомы.

Полкосмоса – за мной, пол – за тобой —

бесполые пространства! Но истомы

вот и они полны в июльский зной,

и друг по другу неуемной страсти,

и небывалой – у пустот! – тоски,

бесплотные стихии – для объятий,

какие им, безруким, не с руки, —

они присвоили себе две наши стати

и взяли нас в любовные тиски

на лучшей – для соития стихий —

из всех Автобусных Центральных Станций.

Мы оказались на любовь ловки́:

так всеми фибрами и с ними иже

совпав… так все отдав… так взяв взамен…

так сплошно сдавшись во взаимный плен…

Толпа нам подготавливала ниши

для пяток и локтей, на время лишних,

для на́ стороны сбившихся колен…

11

А если рынок становился сонным,

а страсть нас смаривала наповал,

зенит свое перо в нее макал

и подстрекал ее на новый шквал

уколом в око – отраженным солнцем

от люстр хрустальных, блесток и зеркал…

Ты так углеволос!.. Я взрыла копны —

те бились штормом в пятипалый риф…

Толпа плыла, расплескивая кофе,

мы уклонялись сменой поз и корчей

от жгучих клякс, а ты, бежевокожий,

чертил наш пляс, так правя наши кости,

как требовал того твой древний, колкий,

военный, угловатый, ломкий шрифт…