против Вольдеморта у меня немного, но, если что, я исполнения пророчеств дожидаться не буду, выйду биться за парня сам. Потому что ну стыд же какой, столько здоровых мужиков надеются на младенца.
— Ты наколдуй такую вещь, чтобы для связи нам была, — предложил Тони. — Ты не один, Кингсли. Если нужно будет, нас много подойдет. Даже поддержка с воздуха будет. Вольдеморта вашего чайными ложечками будете собирать.
А в конце дня за детьми стали приходить родители, и чья-то мама пришла аж в четыре: Гарри услышал, что к кому-то пришла мама, некоторое время куксился, а потом заревел и стал звать свою маму.
— Твоя мама тоже скоро придет, — попыталась утешить его воспитательница, но Гарри, вероятно, уже что-то понял и продолжал рыдать, обхватив сидящую рядом Гермиону как большого плюшевого мишку.
— Давай выйдем, я сниму невидимость, и мы войдем, — предложил Кингсли. — Не могу я на это смотреть. Как чувствовал, что ни Джеймса, ни тем более Лили не надо было брать в Орден.
— У тебя под балахоном твоим хоть одежда приличная?
— А зачем? Гарри меня так лучше узнает, я у них дома бывал, пока они не переехали.
— Ну феску сними хотя бы, а то действительно прям как из Африки сбежал.
Даже бескорыстная помощь не всегда достается нам бесплатно — Гарри было с Гермионой куда лучше, чем одному, но только не за столом: как только ему приходило в голову, что каша может пригодиться для чего-то еще, кроме еды, и Гарри начинал ей плеваться или кидаться, Гермиона морщила носик и отворачивалась. Гарри это не нравилось больше, чем есть кашу, и он с сожалением прекращал исследования полезных свойств каши и с неохотой ее жевал.
— Мне всегда казалось, что, если у Гермионы будет братик, она будет его любить, но она же и будет его воспитывать, — сказала Мэри Грейнджер своему мужу в конце ноября, когда кормление Гарри кашей окончательно наладилось.
— Я думаю, лучше всего всегда говорить правду, — ответил жене Джон. — Гарри не такой, как мы — когда ему исполнится одиннадцать, он уйдет в свой мир, который помнит Джеймса и Лили. Гарри не должен забыть своих родителей, а Гермиона не должна думать, что он ее брат.
— Думаешь, так им будет легче расставаться? — спросила Мэри.
Времена постепенно становились спокойнее: война в волшебном мире довольно неожиданно закончилась, многие соратники Вольдеморта либо были арестованы, либо изо всех сил притворялись раскаявшимися, члены Ордена Феникса и бывшие боевые товарищи Джона Грейнджера успели перезнакомиться, обменяться средствами связи и дежурили теперь в яслях по одному, надеясь на то, что вскоре надзор можно будет и совсем снять. Джон Грейнджер дошел до органов опеки и попечительства и оформил опеку над Гарри: со второго раза, потому что с первого раза Гарри нигде найти не смогли, и ко второму визиту Кингсли сделал для него фальшивое свидетельство о рождении.
А иногда бескорыстная помощь сначала наказывается, а потом вознаграждается: Элфиас Дож незадолго до Рождества напросился в гости к Грейнджерам, услышав, что они не собираются ставить елку, чтобы ее не завалили дети, и закрепил для них елку и игрушки магией — после чего узнал, что он очень подходит на роль Санта-Клауса. В жизни детей в магическом мире и так было достаточно волшебства, и традиции выдумывать для них волшебного дедушку не было, но Мэри Грейнджер уговорила старого волшебника им подыграть, и вечером в Сочельник маленькие Гарри и Гермиона с подоконника своей спальни смотрели, как к их дому летит Санта на санях, запряженных невидимыми конями — а утром на Рождество Санта даже пришел к завтраку.
В судьбе Гарри принимали участие очень многие люди из обоих миров, и, поработав вместе на ясельных дежурствах, все они пришли к согласию, что не будут делить детей на своих и чужих, и завалили подарками и Гермиону тоже. Под елкой нашлись модель маггловского линкора и кукольный домик; барабанящий сам в себя барабан и зачарованная арфа; книга про гладиаторов и книга про принцесс; модель квиддичного стадиона с играющими друг с другом командами и зачарованный замок с озером, в котором плавали лебеди. У столетнего Санты рано утром чуть не заклинило спину, когда он раскладывал под елкой подарки, Джон и Мэри пришли к нему на помощь и даже попытались сосчитать свертки и коробки, но сбились на пятом десятке и подумали, что к дому скоро нужно будет городить пристройку.
Под сказки доброго Санты дети хорошо поели и даже особо не перемазались, и Джон Грейнджер отнес их к елке, чтобы они посмотрели на нее поближе. Гарри в очередной раз подергал игрушки, но Элфиас Дож хорошо закрепил их магией, так что по ним можно было даже поколотить рукой и посмотреть, как они качаются, а Гермиона заприметила на верхушке рождественского ангела.
— Дай! — вдруг сказала Гермиона, но, если бы Джон и хотел выполнить каприз дочки, ему пришлось бы сначала попросить помощи Санты, который заколдовал всю елку.
— Дай! — продолжала требовать Гермиона, она собиралась посадить ангела на верхушку своего игрушечного замка, только рассказать об этом ей еще было трудно.
— Ангелу будет лучше здесь, — попыталась урезонить дочку Мэри, а Гарри посмотрел на ангела, на которого указывала пухленькая ручка Гермионы, посмотрел на Гермиону — и ангел вдруг отделился от елки и плавно слетел Гермионе в руки.
— Восхитительно! — одобрил такое самоуправство Санта-Клаус. — Первый выброс стихийной магии в таком юном возрасте — и заметьте, как чисто и правильно все сделано! Говорят, по первому выбросу можно предсказать характер и жизненный путь — Гарри не причинил никому зла, не проявил ни раздражения, ни эгоизма, а сделал подарок прекрасной даме!
IV
Санта-Клаус прилетал к Гарри и Гермионе и на следующий год, и они снова смотрели за его полетом, сидя на окне, только поздороваться с прилетевшим Сантой Джон Грейнджер их не пустил, пообещав, что Санта придет и утром, когда управится со всеми подарками, что ему придется разносить этим вечером. А после праздников воспитательница в саду спросила, кто что делал на Рождество, и Гермиона, которая к тому времени уже ловко складывала фразы в небольшой рассказ, рассказала о том, как они с Гарри смотрели за Санта-Клаусом.
И тут воспитательница совершила небольшой промах. Во-первых, сказала воспитательница, то, как Санта летает на оленях, увидеть невозможно;