но их мужество не могло противостоять неумолимой силе смерти. Каменные топоры раскалывали черепа и ломали кости, но мертвецы продолжали идти вперёд. Костяные копья пронзали гниющую плоть, но раны не останавливали тех, кому боль была неведома.
Он наблюдал за побоищем, восседая на спине медведя в центре поселения. Иногда, когда кому-то из одичалых удавалось прорваться через кольцо мертвецов, медведь одним движением лапы превращал беглеца в кровавую кашу. Но в основном он просто смотрел, как его воля воплощается в жизнь.
Старейшина племени держался дольше всех. Древний бронзовый меч в его руках рубил направо и налево, отсекая головы и конечности. Старик дрался с яростью загнанного волка, прикрывая собой женщину с младенцем на руках — вероятно, свою дочь и внука. Кровь струилась по его лицу из множественных ран, но он не отступал.
— Проклятие тебе, Иной! — хрипел старик, нанося удар за ударом. — Пусть старые боги накажут тебя за эту бойню! Пусть твоя душа не найдёт покоя ни в этом мире, ни в следующем!
Проклятие. Он снова засмеялся. Его душа и так была проклята с того момента, как он очнулся в этом ледяном теле. Слова старика не могли причинить ему вреда — равно как и его меч, который уже не мог пробить кольцо мертвецов.
Конец был предрешён. Костлявые руки потянулись к старейшине со всех сторон, и бронзовый клинок не мог остановить их всех. Старик упал, утянутый вниз мёртвыми пальцами. Его последний крик слился с плачем младенца, которого тут же заглушили холодные ладони.
Тишина опустилась на поселение. Только потрескивание угасающих костров да тихий стук костей нарушали покой. Все одичалые были мертвы — тридцать душ, которые ещё час назад грелись у очагов и не подозревали о приближающейся беде.
Но смерть была лишь началом.
Он спешился с медведя и прошёл между телами, простирая руки над каждым из убитых. Его сила текла в остывающую плоть, пробуждая то, что должно было остаться спящим навеки. Один за другим мёртвые одичалые поднимались на ноги, их глаза загорались синим пламенем.
Старейшина племени встал последним. В его руках по-прежнему был бронзовый меч, но теперь он служил новому господину. Древний воин склонил голову в знак покорности, и тусклый металл клинка отразил холодный свет мёртвых глаз.
Тридцать новых слуг присоединились к его армии. Тридцать душ, которые теперь принадлежали ему до скончания времён. Поселение превратилось в мёртвый лагерь, где синие огоньки глаз мертвецов заменили тёплое пламя очагов.
Он забрался обратно на спину медведя и посмотрел на догорающие руины. Это было только начало жатвы, которая ждала впереди. За Стеной прятались сотни таких поселений, тысячи одичалых, которые ещё не знали о том, что их час пробил.
Но они узнают. Все узнают.
Армия мертвецов двинулась дальше на юг, оставляя за собой лишь дым и пепел. Впереди их ждали новые поселения, новые жертвы, новые пополнения для растущего воинства смерти. Каждая капля пролитой крови приближала его к заветной цели — к Стене и тёплым землям за ней.
Долгая ночь только начиналась.
Глава 2
Молодая женщина, которая ещё час назад кормила грудью своего младенца, теперь стояла перед ним с безжизненными синими глазами. Кровь на её разорванном платье уже замёрзла, превратившись в бурые пятна на грубой ткани. Волосы спутались и покрылись инеем, но она держалась прямо, ожидая приказов своего нового господина.
Он слез с медведя и подошёл к ней ближе, разглядывая своё творение. В жизни она была красивой — высокие скулы, правильные черты лица, сильные руки, привычные к тяжёлому труду. Смерть исказила её облик, но не полностью. Плоть ещё не начала разлагаться, сохранив человеческое подобие.
Любопытство — одно из немногих чувств, что остались в нём от прежней жизни. Мертвецы всегда были послушными, но тупыми орудиями. Они выполняли простые команды: идти, стоять, убивать. Но способны ли они на большее? Могут ли они учиться, развиваться, становиться более совершенными орудиями его воли?
— Подними руку, — сказал он негромко.
Женщина тут же подняла правую руку, её движения были резкими, механическими. Как кукла, дёргающаяся на невидимых нитях.
— Опусти.
Рука упала. Слишком просто. Он попробовал нечто сложнее.