Я пишу это для тебя — для непокорного и мятежного, кто устал от всех видов рабства.

Я пишу это для тебя — кто чувствует себя взрослым и никому больше не позволят обращаться с собою, как с ребёнком, даже судьбе.

Я пишу это для тебя — для дерзкого и язвительного; да, для умышленно злобного, кто презирает притворное смирение и притворную праведность; и также для тебя — искренне доброго, кто желает любить своего врага, да не может.

Услужливые и самодовольные, приспособленцы и примиренцы, поборники и льстецы Бога, все те, кто избегают тревог и закрывают свои глаза, чтобы не видеть слишком колющую правду — им лучше почитать что-нибудь другое, для них найдётся масса приятных и увлекательных книг для чтения на досуге.

Рабы рассудка, которые топчутся внутри круга, будучи на привязи у свой «логики», — они также не могут быть моими читателями.

Только тот, кто победил мир, кто бросил идолопоклонство мира сего — только он может читать меня с пользой и пониманием.

Слушай же, я — старый человек, который провозвещает славу новой эры. Я одинок и покинут, но, тем не менее, я участвую в жизни людей и богов.

Я сижу здесь, умиротворённый, в своём мрачном, холодном, старом доме, с его затхлым запахом старого дерева и воспоминаниями давно минувших дней. Я поглядываю на залив, и я слышу постоянный шёпот морского ветра в высоких вязах, растущих на дамбе залива. И крики чаек, говорящих о безбрежной и солёной жизни моря. И всё же, 13 в одиночестве этой спокойной, забытой жизни, я чувствую себя сильнее самого сильного, избранником судьбы. Я управляю жизнью, она склоняется перед моими желаниями. Я тягаюсь с богами. Иногда я даже вздрагиваю, когда небрежный взгляд, с притворной важностью, брошенный на меня кем-нибудь из окружающих меня лиц, заставляет меня думать, что искра этой бурлящей во мне жизни вырвалась наружу. Но, к счастью, этого никто не видит, и никто не знает кто я!

Если б теперь я, сказав это тебе, вышел бы не из огненной колесницы с нимбом славы и в ослепительных нарядах, а всего лишь в своей мирской одежде, ты, несомненно, пожал бы плечами и счёл бы меня жалким глупцом.

Но теперь я богатый мудрец, потому что я пишу и сохраняю в себе мир.

Ты пока ещё личность, дорогой читатель, но я сделал шаг дальше — я мёртв, и больше не личность. Да, да, сейчас, когда ты это читаешь. В этом самом сейчас. которое является также сейчас и для меня. Я не личность, но нечто большее, и поэтому мог бы сказать тебе, что может досаждать тебя в любой личности.

Итак, для тебя осталась лишь молчаливая книжица, которая смиренно подчиниться быть закрытой и отложенной в сторону, а затем снова, также терпеливо, как и всегда, возобновит свои мирные послания, будучи вновь открытой.

*

Иллюзия — вот всемогущее слово философов, с помощью которого они пытаются разрушить очень многое, что случается вокруг нас. Но я уже износил это слово.

Временами, оно, в моих руках, похоже на грязный порванный половик, оно потеряло для меня свою былую полезность. Я также могу сказать, что иллюзий нет, есть только известное и неизвестное, уже открытые и ещё не открытые истины, очень короткие и очень длительные реалии жизни.

Ещё одно очень удобное слово — внушение, значение которого легко приспособить для всех видов объяснений; но если всё объяснять внушением или самовнушением, то мы можем дойти до того, что вытрем из нашей «внушённой» жизни, «внушённой» стиральной резинкой, весь прекрасный мир ясных и вечных реальностей.

Всю мою жизнь, моим постоянным и страстным желанием является переход от известного к неизвестному, от открытого к неоткрытому, от мимолётного к долговечному, от шаткого к устойчивому; как пловец, который борется с бурным горным потоком, желая добраться до тихих вод залива. Но зачем же эта тяжёлая борьба? А затем, что спокойные воды несут с собой утешение, радость и счастье. Существует наслаждение, настоящее наслаждение, которое я, будучи мальчиком, ждал от справедливости, я ждал воздаяния за труды и боль, я желал получить равноценную награду.

Мой отец не верил в справедливость, а верил в силу.

Но он поступал с точностью до наоборот, как желал поступать; он обманывал себя и пытался также обмануть и меня. Но даже когда я был всего лишь мальчиком, я не позволял себя обмануть фальшивой монетой. «Иди к чёрту со своей силой! — думал я, — я хочу наслаждения. Какая мне польза от силы или власти без наслаждения?» Я хотел получить товар за свои деньги, так как я верил в справедливость. И даже сейчас, будучи старым человеком, я продолжаю верить в справедливость так твёрдо, что я готов принять на себя ответственность за распространение веры на тебя, дорогой читатель. И эта вера учит, что ты не должен дать себя обмануть, и должен требовать товар за свои деньги, т. е. хорошие, добротные, неподдельные товары.

Мы не позволим, чтобы нам подсунули какие-то пустые радости, какие-то ничтожные и жалкие наслаждения, какую-то рухлядь вместо настоящего золотого счастья. Один пытается соблазнить тебя едой и питьём, другой — наслаждениями от богатства и власти, иной — почётом и чувством выполненного долга, или, наконец, — обещанием будущей награды, бреве[3] с привилегией пожаловаться в суд, в случае если управитель вселенной не удовлетворит его. Ничто в моём старом возрасте меня так не развлекает, как глупость тех лиц, которые мнят себя мудрыми, особенно те прагматичные, рациональные лица, которые подвергают себя таким трудам и превратностям, чтобы потом от них отделались такими банальными, преходящими, нереальными, пустыми вещами.

И я не знаю что хуже — обман священников, или тех философов, которые взбираются на высоту по ораторской лестнице и пишут великие слова на клочке бумаги, а затем размахивают ею перед вашим лицом, предлагая её в качестве решения всех ваших проблем. С сияющей радостью, добропорядочные граждане идут домой со своими клочками бумаг, на которых написано: «чистый разум», или «воля к власти»[4], и выглядят такими довольными, как так называемые свободные люди Европы, освобождённые французской революцией, которым честно