битве следующим образом: во-первых, было
тщательно изучено наличие у немцев противотанковых средств, целей для атак нашей авиацией и артиллерией, особенностей обороны. Во-вторых, была поставлена
адекватная цель: «стремительно прорвать тактическую оборону…, ошеломить… и быстро ввести в дело вторые эшелоны для развития тактического прорыва в оперативный» [27, 298]. В-третьих,
Ставка и Генштаб «оказались способными с научной точностью проанализировать все факторы этой грандиозной операции, сумели предвидеть ход ее развития и завершение» [27, 295].
Наступление войск Юго-Западного фронта Н. Ф. Ватутина и 65-й армии Донского фронта началось 19 ноября 1942 года после 80-минутной артиллерийской подготовки. К исходу дня наибольшего успеха достигли войска Юго-Западного фронта, продвинувшись на 25–35 километров, они прорвали оборону румынской 3-й армии на двух участках: юго-западнее Серафимовича и в районе Клетской.
В результате Юго-Западный фронт Н. Ф. Ватутина и Сталинградский фронт А. И. Еременко соединились в районе «Калач – хутор Советский» [27, 295]. Водитель Жукова А. Н. Бучин вспоминал: Жуков прибыл на Дон «в самый ответственный момент ликвидации» немцев в Сталинграде. Разгром итальянской 8-й армии, прорыв 24-го танкового корпуса В. М. Баданова (уничтожили прямо на аэродромах десятки лучших немецких самолетов), отказ фон Манштейна от деблокировки окруженных – «тут ясно виден размашистый почерк Жукова», координировавшего фронты [58, 284]. Н. Н. Яковлев так же, как и В. фон Меллентин, предположил, что, вероятно, Жуков, симпатизировавший Н. Ф. Ватутину, сознательно выставил последнего едва ли не главным героем Сталинградской битвы.
Немецкий генерал Зигфрид Вестфаль написал о Сталинградской битве так: «Поражение под Сталинградом… повергло в ужас как немецкий народ, так и его армию. Никогда прежде за всю историю Германии не было случая столь страшной гибели такого количества войск» [27, 324–325]. Союзники Гитлера тоже стали метаться. Турция и Япония «передумали» участвовать в войне на стороне Гитлера.
А Жуков, оценивая эту битву, назвал ее «исключительно жестокой» и давшей «гораздо большую практику в организации контрнаступления, чем в 1941 году в районе Москвы» [27, 326], когда у нас не было возможностей для окружения врага. Поражает эта практически-полководческая, как бы без эмоций, оценка величайшей битвы народов: он увидел ее прагматически, по-деловому, с эмпирическим самообучением крупного полководца.
В январе 1943 года внешний фронт у Сталинграда был отодвинут «на 200–250 километров на запад» [27, 322–323]. Резко ухудшилось положение окруженных – голод и по-настоящему русский холод, переполненность госпиталей, высокая смертность. Офицер-разведчик 6-й армии Паулюса описал это так: «Путь наш был устлан трупами, которые метель, словно из сострадания, вскоре заносила снегом… Мы уже отступали без приказа» [27, 322–323]. Шестая армия, во главе с генерал-фельдмаршалом Фридрихом Паулюсом и 24 генералами, капитулировала 2 февраля 1943 года.
Были созданы «благоприятные условия для развертывания наступления всех фронтов на юго-западном направлении» [27, 326]. Освободили Ростов-на-Дону, Курск, Харьков. Состоялась поистине великая национальная катастрофа Германии, с резким ухудшением всех ее позиций и явным предчувствием окончательного поражения.
А генералу армии Георгию Константиновичу Жукову, в завершающей стадии Сталинградской битвы, 18 января 1943 года, было присвоено высочайшее военное звание маршала Советского Союза [7, 1]. Он первым получил это звание в ходе Великой Отечественной войны. К. К. Рокоссовскому звание маршала было присвоено только 29 июня 1944 года. А также за участие в Сталинградской битве Г. К. Жуков был награжден орденом Суворова 1 степени под номером один [38, 216]. Очень вероятно, что получение этого звания было связано также с прорывом блокады Ленинграда.
Прорвать блокаду Ленинграда (операция «Искра») удалось только с 12 по 30 января 1943 года, когда одновременно разворачивался разгром немцев под Сталинградом. Г. К. Жуков как представитель Ставки ВГК координировал действия войск Волховского фронта, а К. Е. Ворошилов – Ленинградского фронта. Жуков устроил тщательную проверку командиров – какие «приняты ими решения» с разборкой по предстоящим боям, по материально-техническому обеспечению войск и др. Сталину было сообщено о недочетах – нехватке танков и огневых средств, слабом взаимодействии армий, слишком близком расположении резервов. Жуков запросил из-за плохой видимости немецких войск аэростаты и самолеты-корректировщики [27, 178]. Несомненно, эта большая работа помогла победе. Удар оказался для немцев неожиданным, сильным и мастерским. Жуков пишет, что два часа продолжался наш огненный ураган: «На каждый квадратный метр участка прорыва падало два-три артиллерийских и минометных снаряда» [27, 180–181]. Был захвачен новый тяжелый танк «Тигр», который хорошо изучили для целей дальнейшего его поражения [27, 182].
Блестяще показали себя также при прорыве блокады командующие К. А. Мерецков, Л. А. Говоров и др. Однако победа далась, как и прежде, большой кровью: наши общие потери составили около 120 тысяч человек, а немецкие – около 30 тысяч человек. То есть в четыре (!) раза больше! Можно ли было уменьшить наши потери? Тем более что на фронтах, как пишет Жуков, появлялось «все больше первоклассной боевой техники», включая танки Т-34, создавались «мощные резервы Ставки» [27, 171–172]. И в конце 1942 года уже была другая, более благоприятная обстановка на театрах войны.
Но Жуков вдруг делает снова парадоксальный вывод: при прорыве блокады Ленинграда проявилось «превосходство нашего военного искусства» [27, 186]. То есть искусство искусством, а потери – это нечто неустранимое, даже потери в ненормальной пропорции? Я не знаю ответа. Вероятно, здесь нужно размышлять комплексно, многофакторно. И отдать также должное эффективности немецких бойцов и немецкого оружия, сильнейшей армии планеты.
Платон говорил: истина мне дороже живого человека. А Жуков мог бы, вероятно, сказать: победа для меня дороже живого человека и многих десятков тысяч живых людей. Как к этому относиться?.. И есть ли ответ? «Мы за ценой не постоим»? Правда, спасали голодный Ленинград с сотнями тысяч погибших от голода. А в других военных сражениях, с такими же пропорциями в потерях, кого спасали?
Тем не менее американский журналист и писатель, работавший в СССР, Гаррисон Э. Солсбери в своей книге «Великие битвы маршала Жукова» написал о Жукове так: «В час смертельной опасности Сталин снова обратился к Жукову. Сталинград висел на волоске. Его судьба и, возможно, России были вверены в руки Жукова. …После Сталинграда никто не оспаривал первенства Жукова. И после Сталинграда никто больше не сомневался – Россия, имея во главе своих армий Жукова, в конечном итоге разгромит Германию» [21, 324].
Есть все основания предполагать, что именно Сталинград стал особенно великим и критическим моментом в судьбе Г. К. Жукова (хотя он сам выделял битву под Москвой). А в такие моменты, согласно воспоминаниям маршала А. М. Василевского, «он был особенно деятелен, сосредоточен, целеустремлен. Для него не было непреодолимых преград, воля его ломала все, что стояло