живо и жизненно под влиянием реальных историко-философских факторов рождается диалектика и как она неуклонно пробивает себе дорогу сквозь чуждый ей строй мысли. Это – 90 годы 18 века в Германии. В дальнейшем я предлагаю конспект нескольких лекций из своего курса Истории эстетических учений.
1. Кант как основание романтической эстетики
В основе этого периода лежит, конечно, «Критика силы суждения» Канта, появившаяся в 1790 г. Несмотря на то, что Кант в значительной мере оказался представителем старой рационалистической метафизики, не относившимся иначе к диалектике, как с насмешкой и бранью, оставляя ей скромное место разоблачительницы «трансцедентальных иллюзий», равно также, несмотря на то, что Кант как личность был натурой, совершенно бесчувственной в отношении всякого романтизма, – несмотря на все это, Кант есть именно то самое зерно, из которого вырастает немецкая романтическая и диалектическая философия.
Я нахожу следующие две черты в Канте, делающие его как бы обоснователем романтизма.
1) Философия Канта есть прежде всего учение о смысловой конструкции как всякого опытного предмета вообще, так и в частности мира, изучаемого наукой «математического естествознания». Это – вырождение и захирение философии, но все-таки той, которая есть вúдение вещей в разуме.
2) Философия Канта есть вместе с тем учение о трансцедентальной необходимости, о нерушимых основах мира, данного в сознании, несмотря на всю его текучесть.
И не только наука, но и мораль и искусство таят в себе эти нерушимые конструктивно-логические законы, далекие от субъективных капризов и причуд отдельного человека. Эти две черты ложатся в основу дальнейшей эстетики, которая стремится преодолеть две другие черты, совершенно или до некоторой степени неприемлемые для романтизма.
Во-первых, Кант отвергает наличие и самую возможность интеллектуальной интуиции.
Во-вторых, он все-таки субъективист, догматически полагающий, что всякое осмысление есть тем самым уже перенос предмета в сферу субъекта.
Преодоление первого пункта в связи с разработкой неясного у Канта учения о «соответствии познавательным способностям» приведет к учению об «идеях», а преодоление второго – к учению об объективном саморазвитии духа и проявлении его в этих идеях. Кроме того, позднейшая эстетика расчленяет недетализированный у Канта переход от теоретического и практического разума к эстетическому.
Тут две стороны:
· переход от чистых категорий и суждений рассудка к эмпирической их текучести и – далее, к синтезированию того и другого; и –
· переход от познавательного устремления к волевому и – далее, к синтезу того и другого в чувстве.
Первая сторона ведет категорию через эмпирическое становление к ее выражению (и тут можно обойтись без объединения царства «необходимости» и «свободы»); вторая ведет от предмета-в-себе к соотнесенности (для себя) и к синтезу того и другого в чувстве.
Если бы не было отвержения интеллектуальной интуиции, то первый путь дал бы диалектику идей как символов, а если бы не было субъективизма, то получилась бы диалектика интеллигенции (а не просто субъекта) и «соответствие познавательным способностям» превратилось бы в соответствие идеям-символам и в учение об их воплощении.
Такова эстетика Канта с точки зрения ее исторического места в последнем десятилетии 18-го века в Германии.
2. Назревание диалектического опыта в творчестве Шиллера и Гете
Для дальнейшего интересно то, что диалектику как таковую (а мы видели, что основной дефект системы Канта – именно в отсутствии диалектики), т.е. как систему определенных логических конструкций, продвигали вперед исключительно философы, в то время как подлинно движущей силой этого продвижения была почти исключительно поэзия и искусство. В этом смысле необходимо отметить два момента к началу 90-х годов (т.е. ко времени выступления Шлегелей), момента, которые показывают, что сама эстетика Канта скорее запоздала, чем предупредила диалектический опыт.
a)
Первое явление – творчество Шиллера. Все знают, что Шиллер – кантианец, но гораздо менее обращают внимания на его «Philosophiche Briefe» 1786 – 1789 г. Это – переход от руссоизма и гердерства к Канту – однако, весьма своеобразный. Я в особенности указал бы на отрывок «Теософия Юлия». –
Тут мы находим
1) идею отождествления мира и мысли.
«Мир есть мысль Божия».
«Для меня в природе существует только одно явление, – мыслящее существо».
И т.д. (Н.В. Гербель. Полное собр. соч. Шиллера. СПБ. 1893. III 344).
Далее, тут содержится
2) учение о бытии как световой иерархии.
«Вся сумма гармонической деятельности, существующая всецело в божественном существе, в природе, изображении этого существа, разделена на бесчисленное количество степеней, размеров и ступеней. Природа есть – позволь мне выразиться образно – бесконечно разделенный Бог».
«Подобно тому, как светлый луч разделяется в призматическом стекле на семь более темных лучей, так и божественное „Я“ распадается на бесчисленное количество ощущаемых веществ. Подобно тому, как из семи более темных лучей образуется светлый луч, так и из соединения всех этих веществ выходит божественное существо. Существующая форма мироздания подобна оптическому стеклу, а вся деятельность существ – в бесконечной игре цветов известного простого божественного луча. Если бы всемогуществу вздумалось разбить эту призму, то плотина между ним и миром прорвалась бы и все живущее перешло бы в бесконечное, все аккорды слились бы в одну гармонию, все потоки – в один океан» (там же, 347).
Тут же – и толкование любви как порождения из себя божества.
3) В этих же письмах – учение о слиянии родных душ в первом начале.
«Разве не всемогущее стремление соединило наши души в вечный отрадный союз любви? Что за счастье, о, Рафаэль, идти с тобой рука об руку! Обновленный, я радостно начинаю свое шествие к чудному, умственному солнцу. Какое счастье! Я нашел тебя, я избрал тебя из миллионов, и ты из миллионов – мой! Пусть вселенная снова превратится в хаос, пусть атомы перемешаются в нем: наши сердца будут вечно и неразлучно носиться в пространстве. Разве не в твоих очах пью я отражение своего блаженства? Разве я не в тебе только существую? С тобою земля мне кажется прекрасней, дружба понимается яснее, и небеса становятся очаровательней. При виде тебя, горе сбрасывает с себя тяжесть слез, чтобы слаще отдохнуть от бури страданий на груди любви. Разве мучительное наслаждение не ищет нетерпеливо блаженного покоя в твоих задушевных взорах, Рафаэль? Будь я один во всей вселенной, я мысленно бы одушевлял каменные скалы и, обнимая, целовал бы их, оглашал бы воздух своими жалобами и радовался бы ответам пропастей, глупо веря в сладкую симпатию» (346).
Все эти чрезвычайно близкие к романтизму идеи необходимо указать потому, что как
