видя в эстетических идеях лишь борьбу экономических интересов, как это мы находим у Плеханова и современных марксистов.
Если в рационалистической эстетике в эстетической идее ищут «общего смысла» того, «что именно выражено», то, можно сказать, что в натуралистической эстетике в идее ищут конкретное фактическое содержание. Поэтому получается, что идея, в которой по содержанию мы находим отражение экономики, есть эстетическая идея, ибо экономика – основа человеческого бытия.
Фактически так и рассуждает Плеханов, применивший к своему марксизму учение Чернышевского о том, что прекрасное есть жизнь, и Троцкий, объявивший, что всякое искусство имеет ценность только чисто служебную для мировоззрения данного класса.
·
Приведенное рассмотрение четырех основных типов конструкции идеи есть анализ чисто логический, вскрывающий не исторические и фактические, но именно – чисто логические взаимоотношения разных построений понятия идеи. Можно прямо сказать, что в чистой форме эти типы нигде не даны, и если брать их во всей исторической случайности и конкретности, то вышеприведенные рассуждения должны играть роль отнюдь не истории, но логики истории и притом логики не самого исторического процесса, но тех философских категорий, которые выдвигаются этим историческим процессом. Такая логика есть единственное орудие анализа фактических систем, бывших в истории.
Так, мы видим, что Аристотель, феноменологически примкнувший к платоническому учению об идеях, отверг диалектику идей, в результате чего об идее пришлось говорить почти исключительно как о чем-то тождественном с эмпирической действительностью и анти-натуралистическое понятие энергии направлять против Платона. Мы видим, как эти оба непротиворечащие друг другу понятия – идеи и энергии – совмещаются и синтезируются в неоплатонизме, давшем диалектику космоса на основании энергийных функций независимых от материи идей.
Мы видим, далее, несовместимость у Канта натуралистической позиции типа Локка и, следовательно, нашего четвертого типа, с тем чистым трансцедентализмом, который есть наш второй тип. Не обязательно и является немотивированным остатком Кантовского субъективизма у Фихте первого периода его «Я», так как чисто-диалектическая позиция его могла бы оставаться и при учении о вне-субъективном сознании, как это мы находим, например, у Плотина.
На основании предложенного расчленения типов идеи выясняется и тот сложный конгломерат идей, который вошел в современное неокантианство. Если считать приведенное выше учение Когена об идее чистым трансцедентализмом, то, конечно, трансцедентальный реализм Риля есть смесь второго типа с четвертым, поскольку в нем остается еще дуализм Канта, равно как и трансцедентальный нормативизм Риккерта близок к волюнтаристической метафизике и, следовательно, также смешивает наши второй и четвертый типы.
Наконец, все учения, входящие в наш четвертый тип, объединены только одним, – это методом конструкции идеи. Содержание же этой идеи может быть каким угодно. Вот почему, с точки зрения логической методологии, чистый спиритуализм и чистый материализм есть одно и то же, чистый витализм и чистый механизм есть одно и то же, и т.д., и вот почему идеалист и романтик Шеллинг протестовал против витализма, а позитивист и враг всякого романтизма Коген – против механизма. Наоборот, если иметь в виду содержание идеи, а не логику конструкции, то Шеллинг и Коген – антиподы, хотя и оба они – в сфере анти-натурализма.
Таковы немногие примеры применения нашей типологии к историческому материалу философии и эстетики.
V.
Обозревая и сравнивая все эти четыре типа построения эстетической идеи, мы должны сказать, что, несмотря на их взаимную вражду в истории философии, каждый из них говорит на свою специфическую тему, которая может быть разрабатываема независимо от всякой другой.
Чтобы иметь ясное представление о взаимном отношении логической структуры этих четырех типов, необходимо, во-первых, рассматривать их вне всяких метафизических и основанных на вере интерпретаций, с которыми они фактически существовали в истории.
Так, трансцедентальный метод у Канта обосновывает его протестантские тенденции, у Когена – его иудаизм, у большинства неокантианцев – атеизм. Возможна феноменология вне какого бы то ни было религиозного опыта, как у Гуссерля, и возможна – как обоснование и метод католицизма, как у Макса Шелера. Такова же и диалектика. Ясно отсюда, что эстетическая идея как таковая – вне всякой метафизики и вероучения.
Во-вторых, рассматриваемые с такой чисто конструктивно-смысловой стороны, вышеуказанные четыре типа не только легко совмещаются друг с другом, но даже требуют друг друга.
· Четвертый тип констатирует чувственно-образное, пространственно-временное содержание эстетической идеи, со всем необходимым здесь физико-физиолого-психолого-социологическим механизмом этого содержания.
· Третий тип констатирует отвлеченные обобщения, скрепляющие эмпирически-чувственное содержание идеи.
· Второй тип выделяет в чувственном содержании с его формальными обобщениями момент чисто смыслового выражения, возникающего как трансцедентальное отождествление теоретической и практической идеи и функционирующего как «основоположение», как «метод» и «чистая возможность».
· Наконец, первый тип, феноменологически конструируя наглядно данную через свой смысл в эстетическом выражении чистую предметность и тем заменяя трансцедентальные «основоположения» воззрительными эйдосами, дает в своих диалектических конструкциях с необходимостью выведенную категориальную связь и взаимное порождение всех участвующих в эстетической идее моментов.
Иначе говоря:
· четвертый тип говорит об идее как о факте и событии;
· третий эмпирически обобщает эти суждения о факте;
· второй тип говорит о смысловой выразительности факта, но рассматривает не ее саму, а лишь ее осмысливающие функции;
· и, наконец, первый созерцает наглядно данную в этих функциях эстетическую предметность и анализирует взаимную необходимость участвующих в ней категорий.
Или еще иначе:
· идея четвертого типа есть фактическое, чувственное или психически-процессуальное содержание сюжета;
· идея третьего типа есть форма этого содержания как отвлеченный смысл, смысл непосредственно-фактической сюжетности;
· идея второго типа снимает самую фактическую обстановку изображения вместе с присущей ей антитезой формы и содержания и понимает изображение как метод уже не чувственно-образного, но смыслового очерчивания выразительности;
· наконец, первый тип, пребывая в этой сфере за пределами формы и содержания, созерцает выраженную здесь предметность, диалектически связывая все ее судьбы в сфере этой понимаемой выразительности.
Таким образом взаимная вражда четырех типов идеи основана не на их смысловом содержании, но на розни тех мировоззрений, которые связали себя с тем или иным из этих типов. Наше учение об «идее» и «форме» пытается объединить все эти враждующие моменты и дедуцировать их из единого принципа.
33.
В особенности ярко (хотя особенность эта не принципиальная, а лишь психологически более уловимая) антиномии понимания даны в музыке, и лучше всего эта музыкальная антиномика дана в классическом изображении Шопенгауэра: музыка: –
«непосредственная объективация и отпечаток всей воли»,
«вовсе не отпечаток идей, а отпечаток самой воли, объектностью которой являются и идеи»
(«Мир как воля и представление», пер. Ю.И. Айхенвальда. I, § 52, стр. 266);
с другой же стороны, она – именно искусство,