Но у позднего Мандельштама есть и другие стихи. Их загадочная образность напоминает скорее о поэзии символизма. Таковы «Стихи о неизвестном солдате». В этом тексте находят множество литературных цитат, аналогий, отсылок к разнообразным произведениям мировой литературы (это свойство называют интертекстуальностью или мандельштамовскими подтекстами), но все равно многие его строки и образы остаются загадочными, допускают только предположительное прочтение.

Этот воздух пусть будет свидетелем,

Дальнобойное сердце его,

И в землянках всеядный и деятельный

Океан без окна – вещество…

До чего эти звезды изветливы!

Все им нужно глядеть – для чего?

В осужденье судьи и свидетеля,

В океан без окна, вещество.

От колючих звезд-булавок в «Камне» и «Tristia» и прозрачного воздуха воронежских полей («Воронежские тетради») до угрожающих изветливых звезд и загадочного воздуха-свидетеля с дальнобойным сердцем в «Стихах о неизвестном солдате» – таков образный диапазон поэзии Мандельштама. Однако неизменными остаются глубокий смысл подобных стихов и их трагическая сила.

«Я – смысловик», – говорил о себе Мандельштам.

На вопрос: «Что такое акмеизм?» – он однажды ответил: «Тоска по мировой культуре».

А в письме литературоведу Ю. Н. Тынянову предсказал: «Пожалуйста, не считайте меня тенью. Я еще отбрасываю тень. Вот уже четверть века, как я, мешая важное с пустяками, наплываю на русскую поэзию; но вскоре стихи мои сольются с ней и растворятся в ней, кое-что изменив в ее строении и составе» (21 января 1937 г.).

Так и случилось: стихи Мандельштама слились, растворились, изменили состав русской поэзии, стали частью мировой культуры.

Анна Андреевна Ахматова

(1889–1966)

Царскосельская ода: акмеистская Ева

И никакого розового детства…

Веснушечек, и мишек, и игрушек,

И добрых теть, и страшных дядь, и даже

Приятелей средь камешков речных.

Себе самой я с самого начала

То чьим-то сном казалась, или бредом,

Иль отраженьем в зеркале чужом…

Так начала Анна Ахматова одну из «Северных элегий» (1955), в которых подводились жизненные итоги. Позднее, уже в прозе, она заметит: «Мое детство так же уникально и великолепно, как детство всех детей в мире; с страшными отсветами в какую-то несуществующую глубину, с величавыми предсказаниями, которые все же сбывались, с мгновеньями, которым было суждено сопровождать меня всю жизнь, с уверенностью, что я не то, за что меня выдают, что у меня есть еще какое-то тайное существование и цель» (1964).

Восстанавливая в конце жизни, когда цель давно была найдена и осуществлена, подробности детства, Ахматова делает важное наблюдение: «Детям не с чем сравнивать, и они просто не знают, счастливы они или несчастны» («Мнимая биография», 1964). Но потом, на расстоянии, большинству кажется: да, были счастливы; никогда не были так счастливы, как в детстве.

Анна Андреевна Ахматова родилась в дачном пригороде Одессы 11 (23) июня 1889 года в большой семье отставного капитана инженера А. А. Горенко. Как часто любила делать, и дату своего рождения она вписала в широкий исторический контекст: «Я родилась в один год с Чарли Чаплином, „Крейцеровой сонатой“ Толстого, Эйфелевой башней. 〈…〉 В это лето Париж праздновал столетие падения Бастилии – 1889. В ночь моего рождения справлялась и справляется древняя Иванова ночь – 23 июня» («Будка», 1957).

Жизнь на юге была недолгой. В 1891 году семья переехала в пригород Петербурга Царское Село, которое стало поэтической колыбелью Ахматовой и навсегда осталось лучшим местом на земле. «Царским положительно отравляешься», – говорил директор Царскосельской гимназии и один из поэтических учителей Ахматовой И. Ф. Анненский. «Мои первые воспоминания – царскосельские: зеленое, сырое великолепие парков, выгон, куда меня водила няня, ипподром, где скакали маленькие пестрые лошадки, старый вокзал и нечто другое, что вошло впоследствии в „Царскосельскую оду“», – вспоминала Ахматова («Коротко о себе», 1965).

В самой «Царскосельской оде» (1961) возникнет более противоречивый образ, в который, наряду с поэтическими, войдут и прозаические бытовые детали.

Фонари на предметы

Лили матовый свет.

И придворной кареты

Промелькнул силуэт.

Так мне хочется, чтобы

Появиться могли

Голубые сугробы

С Петербургом вдали.

Здесь не древние клады,

А дощатый забор,

Интендантские склады

И извозчичий двор.

На лето Ахматова обычно уезжала в Одессу, к морю, две зимы провела в Киеве, но главные события ее жизни связаны с Царским Селом. В 1900 году она поступила в Царскосельскую гимназию (оканчивать ее придется уже в Киеве). В 1903 году Анна Горенко познакомилась с начинающим поэтом Николаем Степановичем Гумилевым, бывшим годом старше ее. Так начался один из самых драматических литературных романов XX века.

Гумилев влюбился в красавицу-гимназистку, много лет ухаживал за ней, посвящал ей многочисленные стихотворения, превращая в русалку, царицу, Беатриче. Ахматова наконец приняла предложение, но счастливой семейной жизни не получилось.

«26 апреля 1910 я вышла замуж за Н. С. Гумилева. Венчались мы за Днепром, в деревенской церкви. В тот же день Уточкин летал над Киевом, и я впервые видела самолет», – легко объединит Ахматова событие личной жизни и одну из эффектных деталей наступающего технического века.

Вскоре муж и жена словно обменялись печальными стихами, главным мотивом которых оказываются непонимание, неоправдавшиеся ожидания.

Через полгода после свадьбы, 9 ноября 1910 года, в том же Киеве Ахматова сочинит редкое для себя нерифмованное стихотворение «Он любил…»:

Он любил три вещи на свете:

За вечерней пенье, белых павлинов

И стертые карты Америки.

Не любил, когда плачут дети,

Не любил чая с малиной

И женской истерики.

…А я была его женой.

В следующем году и Гумилев напишет стихи, в которых жена предстанет еще в одном облике:

Из логова змиева,

Из города Киева,

Я взял не жену, а колдунью.

А думал – забавницу,

Гадал – своенравницу,

Веселую птицу-певунью.

Покликаешь – морщится,

Обнимешь – топорщится,

А выйдет луна – затомится,

И смотрит, и стонет,

Как будто хоронит

Кого-то, – и хочет топиться.

(«Из логова змиева…», 1911)

Гимназическая подруга Ахматовой через много лет сделает сравнительное жизнеописание двух характеров: «Конечно, они были слишком свободными и большими