Это был выдающийся успех русского самодержавия: гибко маневрируя и торгуясь, навязать обществу, причем всем его слоям, от низших до высших, такой вариант реформы, который отвечал интересам не их самих, а прежде всего самого самодержавия и высшей бюрократии. Этот успех позволил отодвинуть решение аграрного вопроса на полвека, затянул и осложнил развитие капитализма в России, но главное – сохранил власть в прежних руках, спас (на долгое время, но не навсегда) династию и самодержавие. «Абсолютизм и его бюрократия сознательно выбирали такие варианты реформ, при которых потребность страны в машине абсолютизма не просто выросла, но и стала повседневной». Старое, абсолютистское начало в русской жизни не только спаслось, но и укрепилось. В этом-то, по мысли автора, причина всех революций XX века: «реформа 1861 г. создала условия для того гигантского взрыва, который смел и самодержавие, и весь его аппарат», а заодно и помещиков с буржуазией. Избранный самодержавием путь, как показывает весь опыт России рубежа XIX–XX веков, «не снимает исторический конфликт старого и нового, а только отодвигает, делая его в перспективе еще более острым и более катастрофическим». Урок, не выученный последующими поколениями российских и советских правителей: не проводя назревшие изменения с учетом интересов широких масс, готовишь своим наследникам гибель и разорение.
Александр Пыжиков
Взлет над пропастью. 1890-1917
М.: Концептуал, 2018
Недавно ушедший из жизни историк Александр Пыжиков известен своими ревизионистскими, то есть отличными от устоявшихся в историографии, взглядами, но это отличие совсем не похоже на тот тип ревизионизма, который исповедуют историки либерального направления. Его работа посвящена событиям последнего двадцатипятилетия перед крушением Российской империи, пришедшегося в основном на правление Николая II. Пыжиков формулирует новый подход к изучению этого важнейшего периода, иначе расставляет акценты во внутриполитической борьбе поздней империи, тесно увязывает ее с экономическими реалиями и взаимоотношениями России с другими мировыми державами. Главный объект его исследования – чиновничья верхушка времен последнего императора, группировавшаяся прежде всего в Государственном совете и Минфине. Как показывает Пыжиков, в этой среде резко сокращались аристократические и родовитые дворянские элементы – они замещались выходцами из пореформенной интеллигенции. Этот новый управленческий слой на рубеже веков заявил о себе как о самостоятельной силе, нацеленной на модернизацию страны по собственному варианту. В традиционной историографии этот субъект отсутствует от слова «совсем», несмотря даже на такой важнейший факт, как принадлежащее его членам авторство николаевской Конституции (Основных государственных законов Российской империи) и многих других основополагающих нормативных актов того времени.
Пыжиков перетолковывает предреволюционную историю с учетом позиций этого слоя (его можно назвать «технократы»), его программы и управленческой деятельности. Программа этой группы ставила во главу угла требования модернизации страны – но по консервативному сценарию, без рывков и шапкозакидательства, с опорой на идеологию популярной в конце XIX века немецкой «исторической школы», требовавшей вместо бездумного внедрения в жизнь «общеобязательных» прогрессивно-либеральных рецептов обязательного учета действительных обстоятельств и особенностей каждой страны. В отличие от российских кадетов, настроенных на ускоренную либерализацию России по примеру Англии и Франции, имперские технократы уделяли большое внимание культурным и ментальным особенностям народов России, подчеркивая, что неизбежные негативные издержки бездумного реформирования не только перечеркнут все выгоды от него, но и надолго перекроют возможности для дальнейших изменений в избранных сферах. В отличие от дворянской верхушки, группировавшейся вокруг императорского двора, технократы настаивали на индустриализации страны, разрыве с полупатриархальной сельской Россией. В отличие от торгово-предпринимательской буржуазии, обогатившейся на реформах Александра II, они весьма подозрительно относились к частной инициативе, усматривая в ней (с учетом печального опыта дорогого и неэффективного железнодорожного строительства и «банковской горячки») скорее казнокрадство и обирание государства и потребителей сверхжадными «олигархами».
Организующая роль государства в экономике, прямое участие госбюрократии в управлении банковской системой, отстранение частных предпринимателей от командных высот – таково кредо технократов, на котором строилась их линия на модернизацию страны. Линия, входившая в конфликт как с интересами аристократии (частью требовавшей дорогостоящей поддержки стагнирующего дворянского землевладения, частью – казенного финансирования заведомо убыточных коммерческих афер великих князей и прочих приближенных императора), так и с интересами купечества, группировавшегося в Москве (и требовавшего дешевого, а то и безвозвратного государственного кредита, но не желавшего вкладывать значительные средства в индустриализацию и к тому же не имевшего знаний и навыков индустриального типа). В конечном счете этот конфликт, по мнению Пыжикова, и разрушил империю: если сначала московское купечество рассчитывало взять власть через парламентаризацию монархии и контроль над Государственной думой, то со временем, разочаровавшись в ней и будучи обойденным петербургской финансовой бюрократией, сделало ставку на прямое свержение монархии. Отсюда известные случаи финансирования революционных партий видными московскими купцами, начиная с Саввы Морозова.
В конфликте между столичными финансистами и московскими купцами симпатии автора, очевидно, на стороне первых. Именно они привлекли в страну иностранный капитал, без технико-производственных знаний которого (не говоря уже о деньгах) имперская индустриализация просто не состоялась бы. Именно они, а не известный виртуоз саморекламы Витте, подготовили и организовали стабилизацию расстроенной войнами и реформами российской финансовой системы (знаменитый «золотой рубль», сделавший возможными постоянные крупные заимствования капиталов на Западе). Именно они перестроили слабую и низкоэффективную банковскую систему, доставшуюся в наследство от эпохи Александра II, заменили ее топ-менеджмент и сделали петербургские банки консолидирующими центрами огромных финансово-промышленных групп, способных модернизировать и расширить целые отрасли промышленности. По сути, это были уже не частные банки, а правительственные агенты, тесно сообразовывавшие свои вложения с государственной политикой, а не с интересами доморощенных олигархов или иностранных акционеров. Эти банки стали инвестиционными окнами, в которые поступал необходимый индустрии западный капитал – в то время как московские банки оставались маломощными олигархическими структурами, «где заправляли купеческие тузы, изображавшие из себя лучших сынов родины».
В модернизационной программе петербургской бюрократии (ее лидерами автор считает Вячеслава Плеве и Дмитрия Сольского) видится явная перекличка с современной китайской стратегией государственно-частного партнерства под жестким контролем государства. «Догоняющая модернизация в патриархальных экономиках не может начинаться с провозглашения свободного рынка. В отсутствие необходимых традиций и институтов запуск полноценной либеральной модели –
