ей роспуском в 1938 г.) после двух лет участия в движении Сопротивления стала массовой партией, насчитывавшей 800 тыс. членов, а в 1946 г. — 2 млн, что сделало ее крупнейшей европейской компартией за пределами «советского блока». Французская компартия в октябре 1945 г. на первых послевоенных выборах получила 26,1% голосов, и до 1958 г. ее представительство в парламенте страны ни разу не падало ниже 25%. В первые послевоенные годы коммунисты занимали посты в правительствах Италии, Франции, Бельгии, Дании, большинстве германских земель. Компартии пользовались поддержкой не только пролетариата, но и левых интеллектуалов, таких как Ж.-П. Сартр, С. де Бовуар, Л. Альтюссер, К. Мерло-Понти[149]. Австро-американский политолог Й. Шумпетер в 1950 г. сделал вывод, что в западных компартиях была вся «сила СССР», и назвал Французскую компартию «сильнейшим русским гарнизоном»[150]. Поэтому, как сделали вывод западные советологи, компартии капстран «в советских глазах были элементами или секциями единой мировой партии»[151] (даже после роспуска Коминтерна в 1943 г.).
Однако с середины 1950-х гг. в капстранах произошло снижение популярности коммунистических партий, вызванное в том числе разоблачением культа личности И.В. Сталина на XX съезде КПСС, распространением информации о «преступлениях сталинизма», неоднозначными аспектами политики СССР в странах «Восточного блока»[152]. События 1956 г. обозначили серьезный политико-идеологический сдвиг в рамках «международного коммунистического движения». Едва ли не впервые была поколеблена вера в авторитеты, понемногу начала развеиваться атмосфера догматического единомыслия, многие положения, казавшиеся прежде незыблемыми, ставились под сомнение, «испытывались практикой». Кроме того, быстрый рост производства в ведущих капстранах укрепил идеологов компартий в убеждении, что социальная революция в этих странах в обозримом будущем вряд ли возможна[153]. В первой половине 1960-х гг. между СССР и западными компартиями накопились новые проблемы — возведение Берлинской стены, открытый раскол между Москвой и Пекином в 1962 г., и особенно — свержение Н.С. Хрущева, которое, как писали советологи, «было нелегко проглотить западным коммунистам и было раскритиковано многими партиями»[154].
Среди западных коммунистов снижался авторитет СССР. Еще в середине 1950-х гг. руководство Итальянской компартии поставило под сомнение целесообразность копирования советской идеологии и политики. К началу следующего десятилетия опыт СССР перестал быть в восприятии итальянских коммунистов и большей части руководства ИКП единственно правильным, а Советское государство — образцом для подражания[155]. Шведские коммунисты выражали сожаление, что ранее их лидеры «были слишком преданы и некритичны в отношении Советского Союза, не говорили членам партии правды о положении в СССР в период культа личности» (хотя этой правды лидеры сами не знали). Они считали, что «линия слепого восхваления всего, что происходило в те годы в СССР, привела к тому, что Компартия Швеции (КПШ) превратилась в незначительную секту, не располагавшую существенным влиянием на политическую жизнь страны»[156].
Западные компартии проявили стремление к дистанцированию от СССР и других соцстран[157]. Близкая связь, «отождествляемость» западных компартий с Советским Союзом становилась проблемой[158]. Так, руководство КПШ начало делать все, чтобы показать шведскому народу независимость партии от Москвы. Хотя в апреле 1965 г. в личных беседах с сотрудниками советского посольства лидеры шведских коммунистов заявляли, «что партия придерживается общих с КПСС точек зрения по идеологическим и политическим вопросам», они опасались выражать такое мнение для шведской публики. Председатель партии К.Х. Херманссон считал, что левые силы Швеции «опасаются, что за КПШ стоит “монолитный организм”, состоящий из иностранных компартий и социалистических государств, и она действует… не исходя из интересов шведского народа». Кроме того, коммунистическая печать намного снизила объем публикаций, посвященных СССР и другим соцстранам. В русле этих же тенденций КПШ отказалась посылать своих членов на партийную учебу в ГДР[159]. Так проявлялось опасение обвинения коммунистов в «работе» на условный «Коминтерн» или их маргинализации, как это было в эпоху И.В. Сталина. «Ассоциирование» с СССР стало «непрестижным» и нежелательным.
Создается впечатление, что Компартия Швеции вообще начала «стесняться» своей принадлежности к «коммунизму». Это заметили представители шведских властей. В феврале 1965 г. в беседе с секретарем посольства СССР Е.П. Рымко завотделом печати шведского МИД С. Сундфельдт сделал вывод, что успехи КПШ на последних выборах были обусловлены тем, что она выступала «не как коммунистическая партия»[160]. В 1967 г. КПШ поменяла название на «Левая партия — коммунисты», убрав упоминание коммунистической идеологии в конец названия, завуалировав его.
Среди западных коммунистов появилась тенденция к отказу в признании Советского Союза единственным или хотя бы главным «коммунистическим центром». В 1956 г. лидер Итальянской компартии П. Тольятти заявил, что принципом отношений между компартиями должен быть «полицентризм» — концепция «разнообразия» внутри мирового коммунистического сообщества. Такой вызов со стороны ИКП, в которой состояли % всех коммунистов, имевшихся в Западной Европе[161], был опасным сигналом для СССР.
Некоторые западные компартии встали в открытую «оппозицию» по разным вопросам внешней и внутренней политики Советского Союза. Их члены высказывали «различные “критические” настроения по адресу КПСС», говорили об «отсталости России», интересовались «антисоветскими» публикациями (Т.П. Францов отмечал, что немало зарубежных коммунистов представляли советскую литературу «по Солженицыну и т. п.»)[162]. Издания компартий — в том числе Австралии, Великобритании, Италии — сами неоднократно публиковали «антисоветские» материалы[163]. В 1961 г. члены ЦК Итальянской компартии призвали к «анализу причин разложения советской демократии»[164].
В январе 1966 г. председатель КПШ К.Х. Херманссон напечатал в популярной газете «Стокгольмс-Тиднинген» статью, в которой в связи с арестом в СССР А.Д. Синявского и Ю.М. Даниэля (а также другими событиями) заявил, что «волна похолодания захлестнула культуру в… социалистических странах». Он отметил, что «против мнений необходимо выдвигать и бороться другими мнениями, а не полицией и судом. Решение различными государственными органами или политической партией того, какие мнения гражданам “разрешены” и какие “запрещены”, не соответствует моему пониманию демократии». Это был прямой выпад в адрес СССР и КПСС, так как дело Синявского и Даниэля было весьма резонансным. Такое заявление лидера одной из западных компартий наносило удар по советским позициям. Критике со стороны шведских коммунистов подвергались также и другие соцстраны[165].
В 1968 г. Компартия Испании заявила, что «однопартийная система — это деформация марксизма, не подходящая для развитых стран». В 1970 г. несколько компартий, включая итальянскую и японскую, выразили протест против мер правительства Польши в отношении рабочих-забастовщиков[166].
Проявились в западных компартиях идеологические расхождения с СССР и вообще сомнения в марксистско-ленинской идеологии. В середине 1950-х гг. руководство Итальянской компартии начало «уточнение» трактовки понятия «социализм»[167]. В 1962 г. П. Тольятти выдвинул формулу «открытого марксизма», которая предполагала возможность поиска идей в других теориях[168].
В 1965 г.
