В каждом районе Советского Союза, оккупированном во время первых недель операции «Барбаросса», – от Балтики до Балкан – команды смерти орудовали с одинаковой убежденностью в собственной правоте. В некогда независимых странах им охотно помогали местные жители, которые в энтузиазме «самоочищения» либо формировали отряды добровольных помощников, либо просто сбивались в толпы линчевателей, горевших желанием присоединиться к нацистским оргиям убийств. Их ненависть к живущим среди них евреям проистекала из безобразного сочетания национализма и ксенофобии. Слепая неприязнь к чужим обычаям представителей другой культуры делала их особенно восприимчивыми к нацистской пропаганде, которая внушала им, что еврейская интеллигенция была главным проводником всего самого худшего, что происходило с ними в годы сталинской оккупации.
Поэтому в литовском городе Каунасе (Ковно) вскоре после вторжения убийцы из айнзацгруппы «А» действовали совместно с толпой охваченных энтузиазмом «националистов», которые схватили большую группу евреев и устроили их резню на площадке перед гаражом. Случайным свидетелем этой операции стал отмеченный боевыми наградами, закаленный в боях офицер регулярной армии подполковник Лотар фон Бишоффсхаузен:
На бетонной площадке заправочной станции стоял блондин среднего роста, в возрасте около двадцати пяти лет. Облокотившись на деревянную дубину, он отдыхал. Дубина была толщиной с его руку и доходила ему до груди. У его ног лежало от пятнадцати до двадцати мертвых или умирающих людей. Из шланга постоянно лилась вода, смывая кровь в дренажный желоб. Всего в нескольких шагах за ним под охраной вооруженных штатских стояло еще примерно двадцать человек, ожидавших жестокой казни с молчаливой покорностью. По взмаху руки следующий молча вышел вперед и был тут же самым зверским образом забит до смерти деревянной дубиной. Каждый удар сопровождался восторженными криками собравшихся зрителей[739].
Столпившиеся зеваки рассказали Бишоффсхаузену, что убийцу здесь знали под прозвищем Ковенский палач. Его задачей (которую он сам взял на себя) было проследить за тем, чтобы все «предатели и пособники [Советов]» получили заслуженное наказание. Бишоффсхаузен был потрясен не только самой бойней, но и омерзительной плотностью толпы, наслаждавшейся зрелищем. Некоторые родители подсаживали детей себе на плечи, чтобы им было лучше видно. Однако не все литовцы были настолько безжалостны. Молодой заводской рабочий Лаймонас Норейка позднее описал, как он в ужасе наблюдал за тем, как «группа хорошо одетых, аккуратных, интеллигентного вида людей длинными железными прутьями зверски избивала другую группу столь же хорошо одетых, аккуратных и интеллигентного вида людей… Они продолжали бить их до тех пор, пока те не остались лежать неподвижно». К концу вечера от 40 до 60 евреев были забиты до кровавого месива. По словам немецкого фотографа, сделавшего несколько снимков с места события, солдаты военной части, к которой он был прикомандирован, наблюдали за тем, как «Ковенский палач схватил аккордеон, забрался на самый верх горы из трупов и начал играть литовский национальный гимн». Толпа подпевала и хлопала в ладоши[740].
Вот один из более чем двадцати подобных инцидентов, зафиксированных лишь в одном районе к югу от Белостока. В польском городке Едвабне группа антисемитов-погромщиков схватила местных евреев и – под присмотром СС – согнала их на главную площадь. По нескольким перекрестным свидетельствам, жертвам приказали закутаться в талиты (молитвенные плащи) и прыгать на одном месте или танцевать, пока их избивали дубинками и обрезками резиновых шлангов. Затем местного раввина заставили отвести около 40 построенных в ряд мужчин в сарай для сена, где их всех расстреляли. Следом туда загнали еще 250 или 300 жертв – женщин и детей, вместе с сопровождавшими их мужчинами, после чего на глазах у эсэсовцев и солдат погромщики облили здание керосином и подожгли его. Тела сгоревших заживо закопали неподалеку в двух общих могилах[741].
Ни один народ Европы не пострадал от рук нацистов так, как поляки после начала операции «Барбаросса». Однако и эта преимущественно католическая страна не была свободна от антисемитизма. Бурное прошлое и борьба за обретение собственной идентичности после Первой мировой войны создали благоприятную почву для такой формы ксенофобии, при которой евреи (составлявшие до войны треть населения Варшавы) воспринимались как угроза самому существованию этой идентичности. Более того, многие поляки поверили, что евреи сотрудничали с советскими оккупантами в 1939–1941 годах или извлекли из оккупации выгоду. Поэтому, как заметил историк Роджер Мурхаус, некоторые из погромов можно рассматривать как «спонтанный порыв мести»[742]. Но этим дело не ограничивалось. Хотя христиан, рисковавших собственными жизнями ради спасения своих еврейских соседей, в Польше оказалось больше, чем в любой другой стране оккупированной нацистами Европы, очень многие их соотечественники поддерживали – как активно, так и пассивно – преследование и уничтожение евреев.
Самым наглядным выражением польского коллаборационизма в этот период было 20-тысячное вспомогательное военизированное подразделение, официально известное как Granatowa Policja («синяя полиция»). Сформированная в Генерал-губернаторстве Ганса Франка для службы рейху, она действовала под контролем СС. Не все ее члены разделяли антисемитские установки своих командиров. Некоторые использовали свое положение, чтобы передавать разведданные польскому подполью, и – как и отдельные поляки, пытавшиеся защитить своих еврейских соседей, – расплачивались жизнью, когда их «предательство» обнаруживалось. Однако большинство членов «синей полиции» не только сотрудничали с СС в преследовании польских евреев, но и с готовностью следили за соблюдением унизительных и карательных ограничений, наложенных на евреев по требованию немецких властей.
Южнее, на Украине, антисемитизм был повсеместен и глубоко укоренен. Многие украинцы, храня горькие воспоминания о массовом голоде десятилетней давности, восприняли нацистское нашествие как освобождение. И здесь местные активисты были рады сотрудничать с айнзацгруппами в качестве помощников палачей. Еще одно творение Гиммлера, Ukrainische Hilfspolizei («украинская вспомогательная полиция»), сыграло весьма заметную роль в череде массовых убийств, которые начиная с конца июля прокатились по Украине. Чуть ранее, в том же месяце, солдаты одного из подразделений венгерской армии, проезжавшие через город Каменец-Подольский, сообщали, что наблюдали длинные колонны евреев, которых изгнали из Венгрии после того, как пронацистский режим объявил их «лицами без гражданства». Им позволили взять с собой лишь личные вещи, трехдневный запас продуктов и ничтожную сумму наличных денег. Многие по пути «падали от усталости и голода», и их видели ползущими вдоль дорог по направлению в город. Другие заматывали стертые ноги кусками ткани, оторванными от одежды. Десятки тысяч были втиснуты в и без того переполненный еврейский квартал, где они жили в «невыразимой и неописуемой грязи… смердящие улицы, непогребенные тела, лежащие в некоторых домах»[743].
27 августа по приказу своего командира Отто Баша, ответственного лично перед Гейдрихом, айнзацгруппа «Ц» при поддержке «полиции порядка» отконвоировала длинную колонну евреев из города в близлежащий лес. Свидетелями того, что там произошло, были водители венгерского военного конвоя. Они были парализованы ужасом. Габор Мермалль был одним из них:
Мы видели, как сотни людей раздевались там… мы двигались вдоль опушки – практически по грудам голых трупов… внезапно мы заметили прямоугольный ров, со всех четырех сторон которого стояли люди. Там расстреливали сотни невинных людей. Я никогда не забуду того, что видел и чувствовал: испуганные лица, мужчины, женщины и дети, беспрекословно шагающие к своим могилам.
Немецкий офицер попытался восстановить дисциплину. «Не беспокойтесь, – якобы заверил он водителей, – в мире еще осталось достаточно евреев»[744]. Выстрелы не смолкали три дня. К концу этого срока, согласно официальному рапорту Фридриха Еккельна, высшего руководителя СС и полиции в южном регионе, в этих украинских лесах было убито около 23 600 евреев.
К этому времени лишь немногие граждане рейха оставались в неведении
