Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 95

Но этого не произошло. Андроник всегда заглядывался на императорскую корону, и, когда после смерти Мануила до него начали доходить сведения о растущем недовольстве императрицей-регентшей, ему не потребовалось других указаний на то, что его время пришло. В отличие от Марии Антиохийской – «иностранки», как ее презрительно называли подданные, – он был истинный Комнин. У него хватало решимости, твердости и способностей; более важным, однако, в такой момент являлось то, что его романтическое прошлое принесло ему невиданную популярность. В августе 1182 г. он двинулся на столицу. Магия имени сработала. За его появлением последовала сцена, напоминающая возвращение Наполеона с Эльбы; войска, посланные, чтобы остановить продвижение Андроника, отказались сражаться; их командующий Андроник Ангел сдался и присоединился к нему[139], и его примеру вскоре последовал адмирал, возглавлявший императорский флот на Босфоре. Люди покидали свои дома, чтобы приветствовать Андроника по пути; вдоль дороги выстраивались его сторонники. Прежде чем он пересек пролив, в Константинополе вспыхнуло восстание; одновременно вырвалась наружу вся подавленная ненависть к латинянам, накапливавшаяся последние два года. Началась резня – мятежники убивали подряд всех оказавшихся в городе латинян – женщин, детей, старых и немощых, даже больных из госпиталей, и весь квартал, где они жили, был сожжен и разграблен. Протосебаста нашли во дворце – насмерть перепуганный, он даже не попытался бежать; его бросили в темницу и позже, по приказу Андроника, ослепили[140]; юного императора и его мать доставили на императорскую виллу в Филопатионе и отдали на милость их родственника.

Их судьба оказалась хуже, чем они ожидали. Оказавшись победителем, Андроник проявил в полной мере другие стороны своей натуры – жестокость и грубость, о которых мало кто догадывался, не смягченные ни каплей сострадания, сомнений нравственного характера или простого человеческого чувства. Хотя и всемогущий, он еще не был императором; поэтому он начал методически и хладнокровно уничтожать всех, кто стоял между ним и троном. Принцесса Мария и ее муж были первыми; они умерли внезапной и загадочной смертью, но, несомненно, от яда. Затем пришла очередь самой императрицы. Ее тринадцатилетнего сына заставили собственноручно подписать ей смертный приговор, после чего ее удушили в ее покоях. В сентябре 1182 г. Андроник был коронован как соимператор; два месяца спустя юный Алексей встретил собственную смерть от стрелы, а его тело выбросили в Босфор.

«Итак, – пишет Никита, – все деревья в императорском саду были повалены». Оставалась еще одна формальность. В последние три года своей короткой жизни Алексей был помолвлен с Агнессой Французской, дочерью Людовика VII от его третьей жены Алисы Шампаньской. Учитывая их юный возраст – к моменту помолвки Алексею было одиннадцать, Агнессе десять, – брак не был заключен; но маленькая принцесса уже приехала в Константинополь, где ее перекрестили, дав ей более привычное для византийского слуха имя – Анна. С ней обходились с уважением, как с будущей императрицей. Она таковой действительно стала. В конце 1182 г. новый император, которому к тому времени исполнилось шестьдесят четыре года, женился на двенадцатилетней принцессе и – если хоть одному свидетельству его современников можно верить, успешно провел ночь[141].

Ни одно царствование не начиналось с таких злодейств; однако во многих отношениях Андроник сделал больше хорошего для империи, чем Мануил. Он искоренял административные злоупотребления, где бы и в какой бы форме он их ни находил. Трагедия состояла в том, что по мере того, как он постепенно устранял испорченные звенья из государственной машины, он сам все более и более погрязал во зле, упиваясь своей властью. Насилие стало его единственным оружием; вполне оправданная кампания против военной аристократии быстро выродилась в непрекращающуюся череду массовых и жестоких убийств. По словам одного из свидетелей, «он оставил виноградники Брусы увешанными не гроздьями, но телами повешенных; и запретил кому-либо снимать их для погребения, ибо желал, чтобы они высохли на солнце и качались на ветру, как пугала, которые вешают для птиц».

Но боялся и сам Андроник – и за свою шкуру, и за империю. Его былая популярность растаяла как дым; спаситель страны оказался чудовищем. В атмосфере общего недовольства и подстрекательских слухов заговоры возникали один за другим и в столице, и в провинции. Предатели обнаруживались повсюду. Те, кто попадал в руки императору, бывали замучены до смерти – часто в его присутствии и им собственноручно, – но многие бежали на запад, где их ожидал доброжелательный прием, поскольку – и Андроник это хорошо знал – Запад не забыл резни 1182 г. Он также понимал очень ясно скрытый смысл Венецианского договора. Долгое время Византия имела двух главных врагов в Европе: Западную империю и Сицилийское королевство. Гогенштауфены и Отвили в равной мере препятствовали грекам реализовать их законные притязания в южной Италии. Пока они оставались в ссоре, у Константинополя не было оснований для тревоги, но теперь они стали друзьями, а вскоре могли сделаться союзниками. У Андроника имелось неприятное подозрение на счет того, в каком направлении они в таком случае выступят, и, когда осенью 1184 г. в Аугсбурге было объявлено о помолвке Констанции Сицилийской с Генрихом Гогенштауфеном, его опасения укрепились.

В начале января 1185 г. арабский путешественник Ибн Джубаир пересаживался в Трапани на генуэзский корабль, чтобы вернуться в родную Испанию. За день или два до его предполагаемого отъезда пришел указ из Палермо: вплоть до дальнейших распоряжений ни одно судно не могло покинуть гавань. Огромный военный флот готовился к отплытию. Ни одно другое судно не должно было выходить в море, пока он не ляжет благополучно на курс.

Одновременно такой же приказ получили во всех портах Сицилии – беспрецедентные меры предосторожности. Даже из местных жителей мало кто знал, что случилось. В Трапани, рассказывает Ибн Джубаир, каждый строил свои догадки насчет флота, его размеров, задач и пункта назначения. Некоторые говорили, что он направляется в Александрию, чтобы отомстить за фиаско 1174 г., другие называли Майорку – любимый объект сицилийских рейдов в последние годы. Разумеется, многие утверждали, что экспедиция отправится в Константинополь. В прошлом году ни один корабль не приходил с Востока без леденящих кровь рассказов об очередных жестокостях Андроника, и теперь ходили слухи о том, что среди многочисленных беженцев, прибывавших на Сицилию, объявился загадочный юноша, претендующий на то, что он Алексей II, законный император. Если, как говорили, этот юноша беседовал с королем и убедил его в правдивости своей истории, естественным шагом Вильгельма Доброго было бы отправить армию и флот, дабы восстановить его на троне.

К сожалению, у нас очень мало источников, рассказывающих о последних годах царствования Вильгельма. Архиепископ Ромуальд Салернский умер в 1181 г., и с его смертью мы теряем последнего из великих хронистов нормандской Сицилии. Мы потому никогда не узнаем, действительно ли некий претендент на трон появился при дворе в Палермо. Ничего невероятного в этой истории нет. В Константинополе после каждого переворота, подобного тому, который совершил Андроник, появлялись обычно один или несколько самозванцев. Роберт Гвискар раскопал такого перед собственной византийской авантюрой в 1081 г., чтобы оправдать свои притязания, а митрополит Евстафий из Фессалоник – о котором мы очень скоро услышим больше – утверждает, что лже-Алексей бродил по северной Греции вскоре после того времени, о котором пишет Ибн Джубаир. Но был ли слух о юноше Алексее правдой или ложью, в окружении Вильгельма имелся человек, всячески поощрявший его предприятие; один из племянников Мануила Комнина – увы, тоже именовавшийся Алексеем – бежал на Сицилию и был принят при дворе, после чего стал настойчиво убеждать Вильгельма идти войной на Константинополь и свергнуть узурпатора.

Зиму 1184/85 г. король провел в Мессине. По своему обыкновению он не собирался сам участвовать в кампании, но лично занимался ее подготовкой. Хотя он, естественно, никому в этом не признавался, его конечной целью было самому получить византийскую корону, и он счел, что войско, которое он посылает, должно соответствовать этой задаче и превосходить мощью – и на море и на суше – любую армию, ранее покидавшую сицилийские берега. И Вильгельм этого добился. Ко времени, когда флот – под командованием кузена короля Танкреда из Лечче – приготовился к отплытию, он состоял из двух-трех сотен кораблей и должен был нести на борту около восьмидесяти тысяч человек, включая пять тысяч рыцарей и специальное подразделение конных лучников. Этой огромной сухопутной армией предводительствовали шурин Танкреда граф Ришар из Ачерры и некий Балдуин, о котором ничего не известно, если не считать загадочного пассажа Никиты: «Хотя и скромного происхождения, он был очень любим королем, который назначил его командующим, зная его огромный опыт в военном деле. Он любил себя сравнивать с Александром Великим не только потому, что его живот был покрыт, как и у Александра, таким количеством волос, что казалось, будто из него растут крылья, но потому, что он совершил даже более великие дела и даже в более краткое время и, более того, без кровопролития».

Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 95