Заметим, что центром вновь образованного государства не стало какое-либо племя. И это тоже случилось впервые в истории Степи. В то же время вопрос о том, кто именно оказался в центре новой империи, был весьма неоднозначен. «После сложения государства Чингисхана многочисленные племена и роды попадают в зависимость к одному роду монголов, к чингизидам, трансформируясь при этом в новые образования, сопряжённые с воинскими единицами (десятками, сотнями и т.д.)»[237]. Данный текст очень показателен. Судя по всему, его автор специально таким образом сформулировал тезис о доминирующем ядре Монгольской империи, чтобы избежать чёткого ответа на вопрос относительно того, от кого именно оказались в зависимости многочисленные племена — от рода монголов или от Чингисхана и его семьи. Потому что оговорка о «роде монголов» в данном отрывке подразумевала, что существовало всё-таки некое монгольское племя, которое стало ядром нового государства.
В этом случае Монгольская империя действительно являлась бы типичным образцом степной государственности. В то же время если предположить, что кроме Чингисхана и его семьи в центре империи никого не было, а все остальные племена, включая людей из племени тайджиут, к которому принадлежал отец Чингисхана, стали кирпичиками в фундаменте создания нового государства, тогда можно согласиться с тем, что Монгольская империя — это уникальный проект. Причём уникальный именно в организационном смысле этого слова, и эта уникальность связана со спецификой политической ситуации в степях Монголии в конце XII — начале XIII веков и, следовательно, носит случайный, во многом субъективный характер.
Таким образом, получается, что первичным фактором в образовании Монгольской империи была политическая воля Чингисхана, который, не будучи отягощён никакими обязательствами, перетасовал подчинённых ему людей с единственной целью сформировать дееспособную и послушную армию. Это было средство уйти от нестабильности прежних лет, когда главной организационной единицей в степных государствах прошлого было племя. При этом лояльность своему племени часто превышала лояльность государству. Для любого племенного ополчения первичным всё равно оставались род, племя. Люди собирались для какой-либо военной задачи и расходились по домам после её выполнения. Мы уже отмечали, что главным недостатком такой системы была военная и политическая неустойчивость государства, где основу организации составляли племенные или другие ополчения. В то же время главным преимуществом таких ополчений было отсутствие необходимости для государства в их материальном содержании.
Войско времён Чингисхана в корне отличалось от прежних племенных ополчений, оно полностью доминировало над обществом, а значит, и основной формой организации кочевого общества — племенем. Это была именно войсковая организация, и она в наименьшей степени была привязана к социальным и религиозным структурам того времени. Люди, рода, племена были базовым материалом для решения главной задачи — строительства эффективной армии, полностью лояльной своему предводителю.
Весьма любопытно, по какому принципу шёл процесс образования новых воинских образований. Например, в «Сокровенном сказании» указываются примеры того, как Чингисхан «поручил тысячу в ведение овечьего пастуха Дегая, приказав набрать её с разных концов. Потом недоставало людей для плотника Гучугура. Тогда собрали по развёрстке с разных концов и просто присоединили их к Мулхалху из племени чжадаран. «Пусть Гучугур начальствует тысячей общим советом с Мулхалху», — сказал он (Чингисхан)»[238]. Каждый раз подход был индивидуален. Были формирования, границы которых совпадали с границами, разделяющими племена, а были такие, которые создавались фактически заново. Неизменным оставался только принцип. «Согласно постановлению Чингисхана, человек приписанный к определённой тысяче, сотне и десятку не мог покинуть их и перейти к другому хозяину под страхом смертной казни»[239]. Фактически речь идёт о том, что «в эпоху улусной системы Чингисхана и его преемников совпадение улусов, данных в держание и военных подразделений также было весьма полным, что и нашло выражение в делении всего народа на военные единицы, соответствовавшие той или иной градации улуса. Но теперь улус (тумен или тысяча) не был просто племенем или родом. Это был конгломерат различных племён и осколков старых групп. Чтобы заменить старые патриархально-общинные связи, потребовалась дисциплина Чингисхана, с её строжайшим запретом менять свои сотни или тумены»[240]. Только абсолютная власть Чингисхана могла позволить ему настолько свободно распоряжаться подчинёнными ему людьми в своих собственных интересах. И это имело тяжелейшие последствия для системы организации монгольских племён.
«Подобное смешение родов, поколений и племён монгольских при образовании «тысяч», этих основных единиц в здании империи Чингисхана, имело очень важные последствия для родового строя, который неминуемо должен был измениться и угаснуть. Потом распределение по «тысячам», распределение уделов знаменовало окончательное распыление целого ряда больших древнемонгольских племён, как, например, татар, меркит, джаджират, найман, кереит, остатки которых в большинстве случаев оказались разбросаны по разным улусам и уделам-«тысячам»»[241]. Реформа Чингисхана сделала ничтожной роль племени. Она лишила племя важной функции — обеспечения социальной организации. То, что перед этим племя вследствие военных завоеваний Чингисхана было лишено функции политической организации, не имело принципиального характера. Такое происходило и раньше в годы существования прежних кочевых государственных объединений. Но то, что Чингисхан разрушил организационное единство племени, а также принципы его социальной организации, оказало на него самое разрушительное воздействие. «В империи Чингисхана вместо родовых и племенных названий теперь появляются названия «тысяч», которые часто именуются прежними родовыми названиями, но также часто обозначаются по имени их нойонов, господ-тысячников»[242]. Следовательно, сама племенная структура потеряла свою актуальность и необходимость. Вместо этого появилось новое общество со строго
