Но сначала – два важных уточнения. Первое: японская художественная литература – это не только комиксы-манга, как впору подумать, зайдя в какой-нибудь европейский книжный магазин. Второе: ведущими особенностями японской художественной литературы являются пристальное внимание к деталям, глубина подтекста, преобладание иррационального над рациональным и чарующая простота, которую поверхностные люди могут принять за безыскусность в плохом смысле этого слова.

«Гэндзи-моногатари» («Повесть о Гэндзи») была написана в начале XI века знатной дамой Мурасаки Сикибу, служившей при дворе императрицы Сёси, супруги шестьдесят шестого императора Итидзё. В основу «Повести», состоящей из пятидесяти четырех объемных глав, положена история любовных похождений сына императора Гэндзи Хикару, разворачивающаяся на фоне жизни аристократического общества.

Личное имя Мурасаки Сикибу и точные даты ее жизни неизвестны, но известно, что она происходила из дома Фудзивара, и муж ее тоже носил эту фамилию. Скорее всего, Мурасаки работала над «Повестью» с 1001 по 1008 год. Кроме «Повести», Мурасаки оставила потомкам свое жизнеописание, созданное в лирическом дневниковом жанре никки.

«Гэндзи-моногатари» – литературный памятник, сохранивший для нас множество деталей периода Хэйан (794–1192), но главное его достоинство – не в его историчности, а в идеальном воплощении характерного для всей японской культуры эстетического принципа моно-но аварэ («печальное очарование вещей»). Суть моно-но аварэ трудно передать словами, ее нужно чувствовать на бессознательном уровне. Моно-но аварэ включает в себя и сознание быстротечности бытия, и умение наслаждаться каждым моментом жизни, и стремление проникать в скрытую сущность вещей и человеческих поступков, и способность видеть красоту во всех ее многообразных проявлениях… Моно-но аварэ – это ощущение полной гармонии с окружающим миром, ощущение, в котором сдержанная радость смешивается со светлой печалью. «Читал – и улыбался, отложил – и заплакал», – сказал о «Гэндзи-моногатари» упоминавшийся выше ученый Мотоори Норинага. Еще Норинага говорил, что хороших людей отличает от плохих способность ощущать моно-но аварэ – чувство сопереживания и любовь к людям. А знаменитый писатель Ясунари Кавабата (1899–1972), удостоенный в 1968 году Нобелевской премии по литературе «за мастерство рассказа, которое с не-обычайной чувствительностью выражает сущность японской души», сказал в своей речи по этому поводу следующее: «Когда любуешься красотой снега или красотой луны, когда очаровываешься красотой четырех времен года, когда пробуждается сознание и ты испытываешь благодатное чувство от встречи с прекрасным, тогда особенно сильно тоскуешь о друге, с которым хочется разделить радость». Короче говоря, созерцание красоты пробуждает в душе сильнейшее чувство сострадания и любви, и тогда слово «человек» звучит как слово «друг».

Вот два отрывка из «Гэндзи-моногатари», которые позволяют ощутить моно-но аварэ или хотя бы попытаться сделать это.

«Где-то закричал петух, и Тюнагону вспомнилась столица.

Прекрасен рассвет

В этом горном селенье,

Когда все живое,

Воспрянув от сна, вступает

В многоголосый хор… —

говорит он, а девушка отвечает:

– Думала я:

Даже птицы не залетают

В эти далекие горы,

Но горести мира сумели

И здесь меня отыскать…»[212]

Следующий отрывок длиннее и содержательнее. Если первый отрывок не пробудил желание прочесть «Гэндзи-моногатари» полностью, то после второго оно наверняка появится.

«Прошло еще немного времени, и год снова сменился новым. Однако здесь, в Оно, ничто не напоминало о весне. Скованная льдом река по-прежнему была безмолвна, и вид ее располагал к унынию. Мысли женщины все чаще устремлялись в прошлое, и хотя ей казалось, что она сумела окончательно изгнать из памяти образ человека, который сказал когда-то: “Но блуждала, тоскуя, душа…”

“Печально смотрю

На снег, сокрывший от взора

Горы и долы,

А сердце стремится невольно

К ушедшим в прошлое дням”, —

как-то написала она, по обыкновению своему, в промежутках между службами упражняясь в каллиграфии. “Целый год прошел с того дня, как я умерла для всех, – думала она, вспоминая прошлое. – Помнит ли меня кто-нибудь?”

Однажды им принесли первую зелень в грубой, некрасивой корзинке, и монахиня сказала:

– У горных вершин

По проталинам собирают

Первую зелень.

На нее гляжу, уповая

На будущий твой расцвет.

– По окрестным лугам,

Пробираясь в снегу глубоком,

Первую зелень

Я хотела бы для тебя

Собирать еще долгие годы, —

ответила женщина, и монахиня была растрогана до слез: “Неужели она действительно так думает?”»

Другим памятником хэйанской эпохи стали «Записки у изголовья» придворной дамы Сэй-Сёнагон, созданные в литературном жанре дзуйхицу[213], суть которого – «пишу все, что приходит на ум». Высшая ценность дзуйхицу заключена в его искренности. Рука, держащая кисть, следует за мыслями, не заботясь о том, насколько они литературны и достойны внимания.

«Весною – рассвет.

Все белее края гор, вот они слегка озарились светом. Тронутые пурпуром облака тонкими лентами стелются по небу.

Летом – ночь.

Слов нет, она прекрасна в лунную пору, но и безлунный мрак радует глаза, когда друг мимо друга носятся бесчисленные светлячки. Если один-два светляка тускло мерцают в темноте, все равно это восхитительно. Даже во время дождя – необыкновенно красиво.

Осенью – сумерки.

Закатное солнце, бросая яркие лучи, близится к зубцам гор. Вороны, по три, по четыре, по две, спешат к своим гнездам – какое грустное очарование! Но еще грустнее на душе, когда по небу вереницей тянутся дикие гуси, совсем маленькие с виду. Солнце зайдет, и все полно невыразимой печали: шум ветра, звон цикад…

Зимою – раннее утро.

Свежий снег, нечего и говорить, прекрасен, белый-белый иней тоже, но чудесно и морозное утро без снега. Торопливо зажигают огонь, вносят пылающие угли – так и чувствуешь зиму! К полудню холод отпускает, и огонь в круглой жаровне гаснет под слоем пепла, вот что плохо!»[214]

Так начинаются «Записки», автор которых служила при дворе императрице Тэйси, другой супруге императора Итидзё. Сэй-Сёнагон – это прозвище, а не имя. Писательница происходила из древнего обедневшего рода Киёвара, первый иероглиф в фамилии которых («清») на японском читался как «сэй». Сёнагон – это один из низших титулов придворных дам, так что Сэй-Сёнагон можно перевести как «придворная дама невысокого ранга, происходящая из рода Сэй (Киёвара)». Родилась Сэй-Сёнагон в шестидесятых