Хотя это имело отношение далеко не ко всем представителям центрального управленческого аппарата. В этом смысле показательна телеграмма, которую 16 июля 1916 года высокопоставленный чиновник российского министерства иностранных дел В. фон Клемм отправил политическому агенту России в Бухарском эмирате А. Беляеву. В ней говорилось, «для вашего личного сведения, призыв туземцев Туркестана и других окраин на рабочую повинность состоялся без участия и даже без ведома министерства иностранных дел, главного штаба и туркестанского генерал-губернатора. Однако изменить теперь принятое решение невозможно»[704]. Для бюрократической практики такая формулировка является высшей возможной степенью проявления несогласия с принятым решением. Тем более что фон Клемм говорит от имени не только своего ведомства, но и других управленческих структур.

В то же время местные власти в целом всегда имели более объективный взгляд на ситуацию в Туркестане. Например, назначенный в 1908 году генерал-губернатором Туркестана генерал П. Мищенко отмечал ««искусственное развитие» переселения, приближающего «грозный призрак» земельного голода в Туркестане» и рассматриваемого местным населением, как насилие, редкое «даже во времена наиболее непопулярных ханов»[705]. Граф К. Пален, который был направлен в Туркестан с задачей проведения ревизии в 1909 году предупреждал, что «продолжение прежней политики скоро будет возможно только под охраной военной силы»[706]. Военный министр В. Сухомлинов в том же году писал, «раз мы вступили на путь, который может потребовать применения силы, то необходимо, чтобы таковая была в наличности»[707]. Но Первая мировая война привела к изменению ситуации, российское военное присутствие в регионе заметно снизилось.

Кроме того, Россия потерпела ряд тяжёлых поражений, оставила противнику часть своей территории. Причём некоторые беженцы с занятых Германией земель, всего около 70 тыс. прибыло в Туркестан. «Появление беженцев не только осложнило продовольственное положение, но и заставило население говорить о том, что русская армия терпит поражение и русская власть не такая сильная, как раньше»[708]. Среди той части обычного населения в Средней Азии и Казахстане, которая негативно относилась к российской политике в регионе, это вызывало сомнения в прежней силе Российской империи.

Хотя конкретно на турецком и австро-венгерском фронтах Россия одерживала победы, но для многих обывателей в российской Азии более важно было то, что терпит поражения от коалиции, в которую к тому же входила ещё и Османская империя. В результате возникали иллюзии, что империя постепенно слабеет. «Внешние доказательства слабости самодержавия были для коренного населения Туркестана более значимыми, чем панисламистская и протурецкая пропаганда. Они оказали существенное влияние на изменение настроений коренного населения, вселяя в него уверенность в возможность неповиновения власти «белого царя»»[709]. И это всё происходило на фоне того отчаянного положения, в котором находилась существенная часть населения региона, в том числе из-за постоянно существующей угрозы потери земли и возникавшей в связи с этим проблемы выживания. Во многом именно поэтому распоряжение о призыве на тыловые работы от 25 июня 1916 года стало своего рода последней каплей, которая спровоцировала прорыв всех накопившихся в регионе противоречий.

В начале июня в ставке российской армии обсуждался вопрос о строительстве оборонительных сооружений в прифронтовой зоне. Потребность в рабочих для данного строительства была определена в 1 млн. человек. 6 июня Управление воинской повинности МВД отправило в Туркестан секретную депешу. В депеше ставился вопрос о том, следует ли ожидать проблем в случае призыва «инородцев»[710]. Очевидно, что такое масштабное строительство, для которого потребовалось 1 млн. рабочих, было спровоцировано синдромом тяжёлых поражений российской армии в 1915 году. Руководство империи не хотело больше допускать повторения таких ситуаций и стремилось перестраховаться. Поэтому появилась цифра в 1 млн. человек, несмотря на то что она явно выглядела чрезмерной, особенно в плане напряжения в логистике и снабжении такого количества дополнительных людей в прифронтовой зоне.

Собственно, здесь налицо была бюрократическая логика. Если есть проблема — военное превосходство Германии, то надо поставить задачу построить оборонительные сооружения и определить источники для её выполнения. В данном случае, раз речь шла о миллионе человек, то без набора рабочих из Туркестана и Степного края уже было не обойтись. Поэтому власти не стали даже ждать ответа из Туркестана от местной русской администрации и выпустили указ в форме императорского повеления. Хотя целесообразность такого строительства в ситуации, когда оборона имела явное преимущество над нападением, в принципе вызывала большое сомнение.

2–3 июля 1916 года в Ташкенте по вопросу организации мобилизации рабочих состоялось совещание руководства Туркестана под председательством исполняющего обязанности губернатора М. Ерофеева. Сложность ситуации заключалась в том, что сам по себе указ не содержал рекомендаций относительно порядка проведения мобилизации Туркестана и Степного края, всё оставалось на усмотрение местных властей. Характерно, что у последних не было объективной информации о населении региона. Здесь не проводились переписи, не было метрик с указанием возраста и прочих моментов, связанных с учётом населения.

Суть проблемы заключалась в том, что к 1916 году у России в принципе не было в данном регионе развитой бюрократической системы управления. Русские чиновники были немногочисленны и ограничивались внешним контролем за ситуацией. Например, в Ферганской области с населением в 1.5 млн. человек, количество российских чиновников, включая уездных начальников, их помощников и полицейских инспекторов, составляло всего 17 человек. Для сравнения в Елизаветпольской губернии с населением в 800 тыс. человек их было 43[711]. В то же время в регионе не было и местной бюрократии условно европейского типа, которую, к примеру, англичане создали в Индии. В российской Азии сохраняли самоуправление на основе местных традиций, что не требовало от государства расходов на создание и содержание местной бюрократии. Это было следствием политики Российской империи по консервации ситуации в регионе. Модернизация, по сути, была связана исключительно с русскими анклавами на территории Туркестана и Степного края. Она затрагивала традиционное общество только косвенно, когда втягивала его в орбиту своих интересов.

В обычной ситуации этого было вполне достаточно. Военная мощь Российской империи гарантировала