class="p1">В индуистской мифологии, ритуалах и искусстве сила объединенных мужчины и женщины является частой и важной темой. Во всех домах hijras есть святилище богини, которое используется в ежедневных молитвах. Hijras также отождествляют себя с Шивой, центральной сексуально амбивалентной фигурой в индуизме. Перепись населения Индии не учитывает hijras отдельно, поэтому 50 000 — это примерная оценка их числа. Они живут преимущественно в северных городах, где находят наибольшую возможность для исполнения своих ритуальных ролей. Они очень мотивированы и организованы и участвуют в особой субкультуре, которая распространяется по всей стране с некоторыми региональными вариациями. Обычно они живут в семье, состоящей из 5–20 членов, с одним старейшиной в качестве «менеджера».

Хотя sadhin упоминаются в древних индуистских текстах, они не так широко распространены, заметны или популярны, как hijras. Брак и продолжение рода необходимы для признания кого-либо социальным человеком в Индии; в сельской местности старых дев практически нет. Sadhin, однако, отказываются от брака и от ношения женской одежды; вместо этого они отдают предпочтение повседневной мужской одежде и стригут волосы. Девушка добровольно становится sadhin, обычно принимая решение в период полового созревания. Это решение необратимо. Чтобы быть sadhin, девушка должна быть девственницей, и в результате ее начинают считать асексуальной. Этот переход не сопровождается никакими ритуалами. Женщины могут браться за мужскую работу, но также могут продолжать выполнять женскую работу. В церемониальных случаях, разделенных по половому признаку, взрослые sadhin могут продолжать сидеть с мужчинами, а также курить кальян и сигареты, что совершенно точно считается строго мужским поведением. Этот пример показывает, каким образом гендерные альтернативы могут воспроизводить существующее патриархальное неравенство и, к сожалению, превращать альтернативные гендерные идентичности в маргинализированные и периферийные группы с точки зрения статуса и рода занятий.

Дом Мемы, Мехико: о трансвеститах, королевах и мачо

(Prieur, 1998 г.)

Дом Мемы находится в бедном районе Несауалькойотль, многолюдном городском районе на окраине Мехико, где люди выживают при помощи семьи, соседей и друзей. Этот дом является убежищем для группы молодых людей, которые встречаются, чтобы делать то, что не могут открыто делать дома. Они болтают, флиртуют, слушают музыку и курят марихуану. Среди группы есть секс-работники и трансвеститы, которые носят высокие каблуки, короткие юбки, носят яркий макияж и объемные прически. С ними приходят их партнеры, молодые люди в футболках и потертых джинсах, с короткими волосами и, возможно, с растительностью на лице.

Вхождение антрополога Анник Приер, аутсайдера, европейки и женщины, в мир сложных социальных взаимодействий молодых мексиканских мужчин-трансвеститов (vestidas) из бедных семей было бы невозможным без помощи Херардо Рубена Ортеги Зуриты, или «Мемы», просветителя по теме СПИДа. Мема был центральной частью сети, которую автор называет «женоподобными» мальчиками, которые были вынуждены покинуть дома своих семей и нашли убежище в его доме. Контакт Приер с Мемой был установлен через международную конференцию по СПИДу, что дало Приер доступ к этому тесному семейному сообществу молодых людей, многие из которых выжили, занимаясь сексуальным обслуживанием. Роль Мемы как отца, опекуна, дисциплинарного и социального работника и сочувствующей матери для этих молодых vestidas предоставила Приер доступ к группе молодых хотос (jotas), что позволило ей исследовать то, как эти молодые люди построили свою жизнь и как они воспринимают концепции пола.

Приер жила среди группы в течение шести месяцев между 1988 и 1991 годами. Она следила за этими людьми в их повседневной деятельности — например, за их работой проститутками или парикмахерами, по ночам, когда они развлекались на улицах и дискотеках или в гостях у родни, и даже навещала их в тюрьмах, где участники исследования раскрывали тяжелые истории любви и насилия. Приер анализирует сложные отношения между женоподобными гомосексуалистами, большинство из которых трансвеститы, и их партнерами, мужчинами маскулинной внешности, и в конечном счете задается вопросом, почему эти конкретные гендерные альтернативы существуют среди представителей мексиканского рабочего класса и как они могли так широко распространиться в обществе, где доминируют мужчины, обществе, из которого произошел термин «мачизм». В этом контексте ключевым элементом является то, кто пассивно «принимает» анальный секс: хотос «принимают», а их мужественные партнеры — нет. «Бисексуал» — это не тот, кто спит с мужчинами и женщинами, а тот, кто берет на себя роль «принимающего» в сексе. Приер пишет (1998: 87):

Местные классификации дают ключ к представлениям о гендере, которые лежат в основе конструирования идентичности и сексуальных отношений. Показательным примером могут служить усилия Фиделя, также известного как Фифи, по обучению меня местной лексике: «Майате — это человек, который делает это с хотос. Тортилья — это мужчина, который любит трахать хото и любит, чтобы хото трахал его. Бугас — это те, кто, по их словам, не делают этого с хотос — только с женщинами. А есть гетеросексуалы, которым нравится трахать мужчин, то есть это хотос, которым нравится трахать мужчин. Бисексуалы — это те, кто трахает мужчин, и мужчины, которые трахают хотос. Это бисексуальные майате. Они тортильяс. На моем опыте большинство мужчин, с которыми я встречался, были майатес. И очень редко бисексуалами. И еще остаются бугас; правда в том, что мне кажется, что их больше не существует. Потому что в наше время мужчина встречается либо с хото, либо с женщиной». Возможно, все не до конца понятно, но в этом есть логика.

Многие исследователи истории гомосексуальности пришли к выводу, что крупные городские центры предоставляют как анонимность, так и социальную сложность для развития однополых эротических субкультур. Зачастую это развитие связано с полувидимым, спрятанным миром. Тем не менее женоподобные мужчины обширного городского и пригородного сообщества Несауалькойотль остаются явно видимыми и открытыми миру. На самом деле в этом бедном индустриальном пригороде Мехико хотас сталкиваются с противоречием. Иногда семьи их принимают, позволяя им жить дома, особенно если они вносят существенный вклад в семейный доход, а иногда их родственники их избивают и прогоняют. В то время как эти женоподобные юноши могут найти себе место в своих семьях, а также рассчитывать на насмешливое безразличие соседей и доступ в общественные пространства в сообществе, им, как правило, отказывают в образовательных и карьерных возможностях. Поэтому большинство из них в итоге уходят в профессии, которые традиционно ассоциируются с женщинами, например, в парикмахеры, или начинают жить la mala vida («плохую жизнь») в статусе проституток. Исследование Приер показывает, что СПИД привел как к увеличению социальной стигматизации, так и к увеличению интереса к теме со стороны социальных работников, международных НПО и чиновников в области общественного здравоохранения, которые снабдили таких людей, как Мема, минимальными ресурсами, чтобы у