– И ничего не распугаешь, – настаивает Лиза. – Тебе стоит начать играть, и все забудут про твой нос. Жаль, не взяли гитару. Мама просила папу вернуться, когда я рассказала про Тима. Ну, чтобы подыграл ей, но папа… спешил. Ты никогда не слышала, как мама поет «Blackbird»? – она говорит это уже мне.

– Не-а. И была бы только рада, если бы за нас выступил Тим или твоя мама.

– А-ха-ха, я представила маму, которая выигрывает конкурс вместо вас.

– Ну, учитывая, что в жюри будет отец, – вставляет свое слово Даня, – и преподаватели, которых мама вечно строит на планерках, не факт, что она победила бы.

– А кто вообще будет в жюри?

– Папа, кто-то еще из спонсоров, точно – сноб: все никак не могут забыть ему Третьяковку. – Лиза смешно и театрально закатывает глаза. – Мама говорила, что пригласили Уткина, но он еще не подтвердил участие.

– Ого!

Мне резко становится не по себе, а к горлу подкатывает тошнота. Не хочу позориться перед кумиром. «Википедия» и я по-прежнему считаем его лучшим дизайнером в России. И не только мы – половина наших выкинули зеленку и перекрасили волосы в синий цвет вслед за ним.

– Может, надавить на какие-то слабости жюри? – выдает мысль Тим.

– А это идея! – радостно хлопает в ладоши Лиза. – Народ и так будет за вас после новости, что Лиля беременна.

Это сказано вскользь, но я прямо чувствую, как кровь отливает от лица и я бледнею. Нахожу Даню глазами, он угрюмо смотрит на испуганную меня. Ему хоть бы что – сидит тут без футболки, расслаблен, как будто на отдыхе, ничего его не трогает. А мне еще страхов, что забеременею, в жизни не хватало!

– Папа любит только колбасу, – смеется Лиза. – И себя. Не знаю, как его иначе задобрить.

– Ну почему, девочки ему тоже нравятся. Так что в этом плане достаточно присутствия Лили на сцене.

Все напрягаются после Даниных слов. Лиза ерзает на месте, подгибает под себя ноги. Ей явно неприятен разговор.

– Уткин любит стихи, – пытаюсь снизить градус, ляпнув первое, что приходит на ум.

– Тогда можно зачитать что-нибудь красивое. Эмоционально как-нибудь, со слезами. Помнишь, как в «Десяти причинах моей ненависти»?

– Или пусть Данил позирует, как в «Титанике», а Лиля рисует его под песню Селин Дион.

Мы все дружно закатываемся, представив то, что предлагает Тим. Я еще ярко так – говорила же, что люблю эту сцену: Даня лежит обнаженный на красивых винтажных покрывалах, подперев голову рукой. Умора.

– Я бы все-таки настояла, чтобы вы станцевали. По крайней мере, это вы когда-то умели…

– В восемь лет! – оправдываюсь я. – Ничего не выйдет. Только если это будет финальный танец из фильма «Мой парень – псих», но вряд ли мы с таким выиграем.

– Тогда, может, театральное представление?

– Какое? Шекспира поставим? – Я раздражаюсь, потому что не могу даже в мыслях представить себе, как это будет выглядеть. – «Что значит имя? Роза пахнет розой…»

Я задираю голову к потолку и наигранно жестикулирую руками.

– «…Хоть розой назови ее, хоть нет»[30], – заканчивает за меня приглушенным голосом Даня. И когда все оборачиваются в его сторону, делает вид, будто не хотел, чтобы услышали.

– Ты знаешь Шекспира? – Первый раз сегодня, кажется, обращаюсь к нему напрямую. Неосознанно.

– Я хорошо знаю фильмы с Ди Каприо.

Лиза издает смешок.

– Что? Нравятся мне его роли периода девяностых.

– Ну, вот и отлично! – радостно хлопает в ладоши она. – Значит, ставим Шекспира! Это будет улет!

Не знаю, почему она вдруг так решила. Мне достаточно представить себя на сцене, чтобы понять: идея, мягко говоря, не очень.

– Стоп, стоп, – прерываю я, сосредоточившись на Лизе. – Даже если мы выучим диалог из пьесы и разыграем его… Но мы же не можем выйти в джинсах и…

– Вообще не проблема – есть прокат костюмов. Беру это на себя.

Лиза завелась, и ее не остановить. Я отсюда вижу, как горят глаза. Мне бы ее запал, потому что я, как Станиславский, не ве-рю![31]

– Это все еще звучит скучно.

– Ой, лучше, чем ваше вечное «ни-че-го»! Все будет отлично, замутим спецэффекты! В зале точно есть проектор, организуем сад какой-нибудь на фоне, музычку, дым… точно, дым! Звукарь наш обожает его пускать, ему только повод дай.

– Там в этой сцене был балкон… – встревает Тим, а Лиза возмущенно вздыхает:

– Неучи! Правильно вы назвали вашу эту программу! Не было там балкона.

– Был, – настаивает парень. – Я водил маму на спектакль два года назад. Джульетта вещала о своих страданиях с балкона, а Ромео по кустам пытался к ней залезть.

– Кустам, – смеется, вытирая слезы, Лиза. – Романтик ты, Тима.

– В фильме они вообще купались в бассейне, – говорит Даня.

– Сцена вроде бы так и называется: «Встреча на балконе», – и я не остаюсь в стороне.

– Нет! Шекспир не описывал ни бассейн, – она стреляет грозным взглядом в брата, – ни балкон! Его придумали, когда первый раз ставили пьесу на сцене. Это эффект Манделы. Ну, когда все дружно помнят балкон, которого нет.

– Ладно-ладно, – подняв руки, сдается Даня.

– Так что давайте хотя бы попробуем, а там в крайнем случае… – Она задумывается.

– В крайнем случае мы всегда можем сознаться, – заканчиваю за нее, и три головы разом оборачиваются ко мне. Повисает тишина. Давящая, ожидающая. – Я имею в виду, рассказать, что все началось в шутку из-за сплетен, например, а потом… потом мы и правда влюбились.

Язык не слушается, щеки и шея горят. Я ляпнула глупость, наверное, но теперь не могу замолчать и продолжаю себя закапывать.

– Соврать обо всем, – смеюсь нервно, срываясь на высокие ноты. – Это может стать бомбой.

– Может, – соглашается нехотя Лиза, – но давай оставим это и правда на крайний случай.

И следом все дружно вспоминают об остывшей пицце, чтобы закрыть тему, которую Даня никак не комментирует.

Глава 27

Он

Зона чертовой турбулентности

– Так ты ей не рассказал? – Отец ловит меня на кухне, куда я спускаюсь сварить кофе для Тима, который не может без дозы, и взять газировки остальным. – Ну, рыцарь, ну, даешь!

Не глядя на него, ставлю турку на огонь, поправляю футболку, которая начинает резко давить в шее. Перемещаюсь по кухне без остановки: