– И права давно…

Во мне нет ни грамма радости или же каких-то всплывших чувств ностальгии. Между нами сейчас расстояние меньше метра, а неловкая тишина окутывает путами со всех сторон, сгущая воздух, что не продохнуть. На него не хочется смотреть, но взгляд то и дело цепляется за густую темную бороду, которой не было несколько лет назад. А еще… Слишком повзрослевшие карие глаза, кажущиеся из-за своей насыщенности черными, в которые я когда-то смотрел с улыбкой на лице и бескрайним уважением.

– Твоя? – спросил я, указывая кивком в сторону спрятавшейся за спину парня девчонки.

Похожа на него, не стоило и спрашивать. Но она похожа и на Агнию. Те же остренькие миловидные черты лица, яркие глаза, маленький курносый носик. Все кричало об их связи тогда и сейчас эту связь можно заметить невооруженным глазом, взяв за маленькую ладошку и увидев перепачканные мороженым губы. Но где сама девушка?

– Моя, – улыбчиво кивнул в ответ и, заметив в моем взгляде немой вопрос, виновато опустил голову. Но стоило только девчушке что-то тихо пролепетать, как он тут же словно расцвел, подхватывая ребенка на руки, и серьезно, слишком по-взрослому, выдавил из себя: – Мы расстались.

– Правда? – не удивленно. – А куда же делась ваша любовь, которая так и кипела в тот самый день?

А я еще говорил что-то о язвительности Солнцевой… Да я хуже нее в тысячу раз. Хотел ли я мстить? Не уверен. Давно забыл прошлое благодаря своему Солнцу, но как же сильно хотелось надавить и уколоть именно в этот момент, вымещая всю свою застоявшуюся злобу в одном лишь вопросе. Стоит ли помимо этого сказать ему парочку слов в благодарность? За то, что забрал ту, которую я любил? Или что раскрыл глаза на ее прогнившую натуру? Обойдется.

– Знаешь, я не буду извиняться… Мне не о чем жалеть, а ты слишком легко от нее отказался.

Легко… Во мне тогда бушевала неимоверная злость, и ни о какой легкости не может идти и речи! Но он не поймет. Точно не сможет поставить себя на мое место, когда прожил довольно насыщенные годы в обществе девушки и общего с ней ребенка.

– А ты… Стоила она того? – получается как-то сипло, но сейчас на это плевать. Его слова окажутся без ответа, и он об этом знает, но все равно поджимает недовольно губы, поглаживая ребенка по голове. – Привет, малышка.

Она улыбается, доверчиво протягивает ладошку для рукопожатия и, ощутив мое прикосновение, тут же прячется в шее своего отца, подрыгивая маленькими ножками, смущаясь. Не думал, что смогу когда-то увидеть такую улыбку на лице Славика. Неописуемо нежную, которую сможет понять только его дочь и никто другой.

– Ради нее стоила…

Наш разговор и разговором-то назвать не получается. Все скомкано, неловко и довольно неприятно. Хотел бы я встретиться так еще хотя бы раз? Не думаю. Смогу ли я простить им все то, что когда-то было? Не знаю и не могу ответить на этот вопрос сейчас. Но камень, что так долго был на душе и давил своей канатной веревкой, определенно сбавил в весе, дав глотнуть свежего воздуха.

Если бы это когда-то не произошло, я бы не встретил Леру и не изменил свое мнение, лишь раз взглянув в ее хитрые хамелеоны. Не заметил бы в толпе двигающихся в танце тел одну изящную фигурку, достающую мне макушкой лишь до плеча. Я бы никогда не познал вкус ее губ, не услышал заливистый легкий смех, от которого теплеет на душе. Я бы никогда не обрел ту, которая сможет поддержать в любую минуту, а после вдобавок накостыляет. С этой любовью уже ничего не сделать…

– Сашенька! Иди, помоги мне, – прокричала старушка из кухни, куда я и направился в следующую секунду.

Эта женщина – сплошной неугомонный ребенок, требующий к себе внимания больше, чем ее дочь. Слушаться не хочет, всех посылает, а потом плачет, что ее все обижают. У нее давление, больные суставы, а она картошку в огороде весной сажает в плюс тридцать и потом же осенью заставляет копать! Жизнь ее уж точно ничему не учит.

Стоило только подойти к порогу кухни, как я тут же застыл, застав не по годам влюбленную пару за любезной беседой. Дед, сидящий возле открытой форточки, дымит, как паровоз, что-то весело рассказывая жене, а Евдокия Максимовна, запрыгивая на табуретку, стоит возле самого дальнего шкафа и достает какие-то пустые банки, отвечая ему в той же манере.

– Ба, ты чего? Я сам сейчас залезу…

– Бесполезно, я ей уже говорил, – обреченно отзывается Винцентий Иванович, делая очередную затяжку.

Ну что за женщина! Совсем себя не бережет, так еще и мои последние нервные