— Пошел ты на хер! — взрывается его сестра, а я прикрываю лицо рукой. Надо было заткнуть профессора, потому что своими словами он явно попал точно в цель. В самое неприятное и уязвимое место. — Ты…блядь.

— Что такое, я угадал? Надо было слушать психотерапевта, потому что если я организовал тебе сейчас этот кризис, то могу теперь только посоветовать пойти и покончить с этой бесполезной жизнью.

Я, не выдержав, поднимаю руку и закрываю рот этого ненормального.

— Перестань, пожалуйста. — прошу я. Он дергает головой, сбрасывая мою руку.

— Цветкова, разве ты не хотела, чтобы мы поговорили? Я этим и займусь, раз ты так хочешь. — он подходит к своей сестре, возвышаясь над ней, пока она испуганно поднимает на него взгляд и пытается попятиться, а меня захлестывает тревога.

Черт побери, он ее обычно старательно игнорировал или ставил на место словами, но теперь она доболталась.

— И еще. — он затягивается, задумчиво глядя наверх. — Я в курсе, что на самом деле ты глубоко в душе мечтаешь, чтобы я был любящим братом. Я помню, как в детстве ты цеплялась за меня в период нашего перемирия. Одной из составляющих твоего кризиса будет осознание, что ты больше никакими способами не получишь эту любовь, не так ли?

Ее губы вздрагивают.

— Ты не можешь быть любящим братом, придурок. У тебя вместо души черная дыра.

— Конечно. Ты просто упустила этот шанс, и сейчас для меня значишь столько же, сколько и случайный прохожий с улицы. Озвучить, почему, или сама отречешься от своего образа невинной жертвы?

Она хмуро смотрит на него, а он, опустив взгляд, выдыхает струю дыма вверх.

— Почему я сжег машину? Зачем я это сделал и с какого хрена я доколебался до учителя? Давай, поройся в своей тупой голове.

Она морщится.

— Откуда мне знать? Ты, блядь, вечно что-нибудь выкидывал пугающее в школе.

— Это неправильный ответ. Давай я тебе подскажу, трусливое существо. Первая буква: твой учитель истории домогался тебя и я об этом узнал.

Зрачки в ее глазах расширяются, и девушка коротко выдыхает, а потом будто застывает.

— Как ты…

— Можешь уже не напрягать мозги и думать, как я об этом узнал. Тебе стоило напрячь их тогда и рассказать все отцу. Я тебе дал шанс это сделать, когда он избивал меня и спрашивал, чем мне не угодил этот ублюдок. Либо просто засунуть язык в задницу, раз смелости не хватило признаться в подобном. Однако трусливое существо выбрало вместо родного брата компанию подружек-поблядушек, фанатеющих по этому учителю и пошло извиняться перед ним. Тогда я подумал, что подожгу машину с вами двумя, когда он в очередной раз будет тебя домогаться в ней. Было бы забавно. Жаль, он уволился и одна блядская лицемерка осталась без своего кумира.

Он кидает ей под ноги сигарету.

— Тебе просто нравится быть жертвой. Сраной лицемерной жертвой. Ты совершенно ничего не делаешь, чтобы это изменить. Вот и все. — затем, развернувшись и посмотрев на меня, произносит: — Развлекайся, Цветкова, если еще охота. Жду тебя в машине.

Я в шоке провожаю его взглядом, когда он уходит. Затем смотрю на его сестру, которая, спрятав в трясущейся руке лицо, кажется, всхлипывает, а затем резко ругается:

— Блядь, да эти чертовы костыли! Я даже присесть не могу с ними.

— Почему ты не рассказала это? — вырывается у меня. Я все еще в шоке от того, что тогда случилось.

— Потому что я идиотка, он прав! — она вскидывает заплаканное лицо, испачканное в потекшей туши. — Я боялась, блин! Я дружила с компанией девочек и мы вместе фанатели по этому гребаному историку. А потом он… неважно. Я боялась, что меня обвинят во лжи, или в том, что я сама его спровоцировала. Даже когда горела его гребаная машина, я испытывала одновременно радость и страх. Я боялась…

Она замолкает, прикрыв глаза и пробормотав:

— Я боялась, что если я встану на сторону Влада, который сжег его машину, ЭТОТ ублюдок разозлится и расскажет обо всем. Свою версию. Поэтому и в школе и при отце я встала на сторону тех, кто брата обвинял. Это очень глупо, и только когда я выросла, то поняла, что он как раз должен быть тем, кто до смерти боится огласки. Но в детстве я тряслась вплоть до того дня, когда он уволился, и слава богу, что это произошло достаточно быстро.

— Боже. — произношу я, и, протянув руку, заправляю ей волосы за ухо. Затем обнимаю, а она прячет лицо на моем плече, всхлипывая, пока я смотрю на мокрую от капающего дождя стену позади нас.

— Это ужасно. Ты была ребенком, конечно, тебе было трудно разобраться, как поступить правильно. Почему ты не рассказала это Владу? Это бы столько проблем решило.

— Я боялась, что он будет презирать меня. Я не могла никому об этом рассказать, понимаешь?

Она замолкает, дрожа под моей рукой. Затем бормочет:

— А он, оказывается, все знал. Какая я идиотка. Господи, я реально тогда думала, что сожженная машина — это еще один его чертов прикол. Он ведь не отличался в школе хорошим поведением. Просто совпадение. Пугающее совпадение. Я так испугалась тогда, что игнорировала очевидное.

— Ты должна рассказать ему все, что рассказала сейчас мне. Это, знаешь ли, меняет взгляд на случившееся, и, вероятно, вы сможете помириться.

— Ничерта он меня не простит. Там нет такой функции, и я это прекрасно понимаю. Как только я открою рот, он найдет слова, чтобы раздавить меня в очередной раз. Знаешь, он мог бы заниматься моральными пытками, настолько он хорош в нахождении уязвимых мест в человеке.

— Он без сердца, но не бессердечный ублюдок. Уверена, такого не будет. Ты должна это сделать. И рассказать отцу все.

Она молчит некоторое время у меня на плече.

— Я подумаю, Кать.

— Не думай слишком долго, а то потом станет страшно. — говорю я, а она выпрямляется, прекратив мне мочить слезами плечо. В ответ девушка вздыхает.

— Ладно. Иди, я тут еще постою, покурю. Спасибо тебе за все.

— Ты же не решишь внезапно покончить с собой? Меня напрягает твое состояние и последние слова.

Она хмыкает.

— Чтобы Его Высочество порадовался? Вот еще. Пожалуйста, несмотря ни на что, будь с ним осторожна. Я знаю обе стороны его личности, и его привязанность очень хрупка, как видишь.

— Я разберусь с этим сама. — я хлопаю ее по плечу, а затем, попрощавшись, спускаюсь по ступенькам под мелким,