Я вышла на нужной остановке и пошла по знакомой дороге. Кафе стояло в стороне от основной улицы, окружённое старыми липами. Когда-то здесь была оживлённая трасса, но потом построили объездную дорогу, и район опустел. Наверное, это и стало началом конца для отцовского бизнеса, который так и не вошёл в полную силу, после приобретения им здания мечты.

Подойдя ближе, я внимательнее осмотрелась. Одноэтажное, кирпичное, с большими окнами, сейчас заколоченными фанерой. Крыша местами протекла, о чём свидетельствовали тёмные пятна на потолке внутри. Но стены были крепкими, фундамент надёжным.

Я открыла дверь, вошла и поставила сумку на пол. Дневной свет проникал сквозь щели в фанере, освещая интерьер пыльными лучами. Теперь, когда первый шок прошёл и я была готова морально, я могла оценить ситуацию более трезво.

Кафе было в запустении, но не разрушено. Основная мебель сохранилась: деревянные столы и стулья, барная стойка из массива дуба, даже старый буфет, в нём отец хранил свой лучший фарфор. Кухонное оборудование тоже осталось: старая плита, холодильник, кофемашина. Всё, конечно, нерабочее, покрытое пылью и паутиной.

В подсобке обнаружилась раскладушка, видимо, отец иногда ночевал здесь, когда работал допоздна. Рядом располагался крошечный санузел с туалетом и душевой кабиной. Я повернула кран и, о чудо! вода пошла. Сначала ржавая, потом более чистая. Значит, водопровод всё ещё подключён.

Проверила электричество. Выключатели не работали. Видимо, питание отрубили давно, за неуплату. Но это решаемо, нужно просто обратиться в электрокомпанию и возобновить договор.

Обойдя всё здание, села на стул и задумалась. В этом запустении странным образом чувствовалось больше жизни, чем в моей стерильно чистой городской квартире. Может быть, потому что здесь были настоящие воспоминания, не лживые, не фальшивые.

Я встала и подошла к стене, где когда-то висели фотографии. Их не было, остались только следы от рамок. Но я помнила каждую: отец за стойкой, мама рядом и я между ними.

Отец устроился сюда поваром в начале девяностых, когда всё рушилось. Он сразу же влюбился в это место. Кафе “Бриз” - так оно называлось. Простое, домашнее место, где подавали честную еду и хороший кофе. Где отец знал каждого посетителя по имени и помнил, кто какой пирог предпочитает.

Потом, подкопив немного, он взял кредит и выкупил здание. Сменил название на “У Алексея”. И первое время всё было хорошо, но после, когда построили объездную, дела пошли хуже. Он ничего мне не говорил, о дополнительных кредитах на рекламу тоже, папа ни разу не попросил у моего бывшего мужа денег или иной помощи.

После его смерти я не нашла в себе сил продолжить его дело. Тогда мне казалось, что у меня другой путь: семья, дети, поддержка мужа в его растущем бизнесе. Кафе осталось реликвией прошлого, о которой редко вспоминали. Только в документах на наследство.

А теперь я снова здесь. И, глядя на пыльные столы, на выцветшие стены, я вдруг ощутила странное чувство... спокойствия? Дома? Это было необъяснимо, но тут, среди руин прошлого, мне дышалось легче, чем в роскошной квартире, из которой я только что сбежала.

- Что же, - вслух заговорила я, нарушив тишину, - пора приниматься за работу.

Первым делом нужно было сделать место пригодным для жизни. Я нашла в подсобке старую швабру, ведро, тряпки. А мусорные пакеты, средства для дезинфекции и мойки купила в магазинчике неподалёку. Начала с малого: чистки сантехники, мытья пола в той комнате, где собиралась спать.

Работа заняла весь день. Физический труд оказался спасением, он не оставлял времени на мысли, на жалость к себе, на бесконечное прокручивание одних и тех же обидных сцен. Я тёрла, мыла, выметала пыль, выносила мусор. Руки болели, ногти сломались, одежда пропиталась потом и грязью. Но к вечеру небольшая комната в подсобке стала почти пригодной для жизни.

Снова пришлось пойти в магазин, теперь куда дальше и купить плед, который я расстелила на старой раскладушке. Закупила также питьевой воды и сэндвичи. Зажгла свечу - единственный источник света, кроме фонарика в телефоне.

Сев на импровизированную постель, взяла телефон. Десятки пропущенных звонков: снова от Саши, от его адвоката, от Ирины. Ни одного от Максима. Я горько усмехнулась, сын даже не поинтересовался, где его мать и что с ней.

Зато было сообщение от Натальи: «Вера, где ты? Я заезжала к тебе, никто не открыл. Волнуюсь. Перезвони!»

Я набрала её номер.

— Вера! Наконец-то! — Наташа говорила громко, взволнованно. — Ты где? Что случилось?

Я кратко рассказала о произошедшем: о попытке Александра украсть мои деньги, о блокировке карт, о том, что я уехала из квартиры.

— И где ты сейчас? У родственников? В гостинице?

— В отцовском кафе, — я обвела взглядом тёмную комнату. — Решила пока пожить здесь.

— С ума сошла? — в её голосе было искреннее беспокойство. — Там же наверняка ни удобств, ничего. Приезжай ко мне! У меня диван в гостиной свободен.

Я поблагодарила, но отказалась. Не объяснишь ведь, что в этом пыльном, заброшенном кафе мне почему-то спокойнее, чем было бы в уютной квартире подруги. Что мне нужно побыть одной, разобраться в себе, в своей жизни. Что здесь я чувствую присутствие отца — человека, который никогда бы меня не предал.

— Хорошо, — неохотно отступила Наташа. — Но если что, звони в любое время. И держи телефон включенным!

После разговора я ещё долго сидела при свете свечи, глядя в темноту. Завтра предстояло многое сделать, и первым делом разобраться с электричеством, продолжить уборку, купить необходимые вещи. Но сейчас, в этой тишине, нарушаемой только шорохом деревьев за окном, я впервые за последние дни чувствовала что-то похожее на... не на счастье, нет, но покой. Словно бури, бушевавшие в моей душе, немного утихли.

Я легла, закрыла глаза. Сон не шёл, слишком много впечатлений, слишком жёсткая постель. Но лежать в темноте, слушая ночные звуки, было почти хорошо. В квартире я боялась оставаться одна в спальне, привыкнув за двадцать пять лет к присутствию другого человека рядом. Здесь же одиночество не пугало, оно ощущалось правильным, нужным.

Под утро я всё-таки уснула, и мне приснился папа. Он стоял за стойкой своего кафе, протирал чашки и улыбался мне. «Ничего, дочка, — говорил он. — Пыль на столах, как слои твоей жизни. Этот слой грязи нужно просто стереть, чтобы увидеть,