А через неделю я обнаружила, что в доме появились камеры.

- Для безопасности, - объяснил Роман, когда я наткнулась на маленькое устройство в углу гостиной. - После той серии ограблений в соседнем районе. Нужно защищать нашу семью.

Камеры были везде: в прихожей, гостиной, на кухне, в коридорах. Только в спальнях и ванных комнатах их не было. По крайней мере, я надеялась, что их там не было.

Я начала замечать, что Роман часто проверяет записи. Однажды я увидела, как он просматривал видео с кухни, где я разговаривала по телефону с матерью. Другой раз видео, где Илья тайком кормил своим обедом нашу собаку, потому что не любил брокколи.

- Ты постоянно за нами следишь? - спросила я, не выдержав.

- Не за вами, а за порядком в доме, - отрезал он. - И правильно делаю. Теперь я знаю, почему Илья не ест овощи. Ты слишком мягкая с ним. Позволяешь отказываться от полезной пищи.

Илье тогда попало - не физически, нет. Роман никогда не поднимал руку на сына. Но его холодное разочарование, выверенные слова о слабости и недостаточности могли ранить сильнее любого удара.

***

- Мам, это тебе, - Илья протянул мне рисунок - цветные карандаши, детская улыбающаяся фигурка, солнце и дом.

- Это прекрасно, милый, - я обняла его, рассматривая рисунок. - Это ты?

- Да, - он показал на фигурку. - А это наш домик. Маленький, но счастливый.

Я удивленно посмотрела на рисунок. Дом действительно был крохотным, не похожим на наш особняк.

- Почему он такой маленький?

Илья пожал плечами:

- Не знаю. Просто... маленькие домики кажутся уютнее. Как у бабушки в деревне.

Я кивнула, чувствуя комок в горле. Дом моей матери был простым, старым, с потертой мебелью и скрипучими половицами. Но в нем я всегда чувствовала себя в безопасности. По крайней мере, до того, как Роман стал частью моей жизни.

- Что за художества? - голос Романа раздался из дверного проема. Он вошел, бросив взгляд на рисунок в моих руках.

- Илья нарисовал нас, - я протянула ему листок, надеясь, что он не заметит маленький «счастливый домик».

Роман изучил рисунок с той же внимательностью, с которой обычно читал деловые отчеты.

- Почему дом такой маленький? - спросил он, и у меня внутри всё сжалось. - У нас большой, красивый дом. Ты должен гордиться им, а не фантазировать о какой-то лачуге.

- Я просто… - начал Илья, но Роман перебил его.

- И почему меня нет на рисунке? Где папа?

Илья побледнел, опустил глаза:

- Я… я забыл. Прости, папа.

- Забыл? - Роман поджал губы. - Своего отца забыл нарисовать?

- Он просто не закончил, - быстро вмешалась я. - Правда, милый? Ты ведь собирался дорисовать папу?

Илья благодарно взглянул на меня и кивнул:

- Да, конечно. Я сейчас же добавлю.

Роман смягчился, потрепал сына по волосам:

- Вот и хорошо. Семья должна быть вместе. Всегда.

Когда он вышел, Илья схватил карандаш и торопливо начал рисовать еще одну фигуру - повыше, в костюме.

- Мам, - прошептал он, не поднимая глаз от рисунка. - А почему ты всегда соглашаешься с папой?

Вопрос ударил меня под дых своей внезапной честностью. Я не знала, что ответить. Не могла сказать правду, что боюсь, что сломлена, что давно перестала быть собой.

- Потому что мы с папой стараемся быть единой командой, - наконец выдавила я.

Илья поднял на меня глаза - темные, как у Романа, но с совсем другим выражением. В них была тревога. Понимание, слишком глубокое для шестилетнего ребенка.

- А если папа ошибается? - спросил он тихо.

- Папа редко ошибается, - автоматически ответила я, оглядываясь на дверь. - Впрочем, многие люди ошибаются. Даже взрослые.

Илья задумчиво наклонил голову, продолжая рисовать:

- Максим в садике сказал, что его папу забрали в полицию. Потому что он бил маму.

Моё сердце остановилось на мгновение. А потом забилось так быстро и громко, что казалось, Илья должен слышать этот стук.

- Это… очень грустно, - осторожно сказала я, пытаясь сохранять спокойствие.

- А наш папа может? - Илья поднял глаза, и в них было что-то такое пронзительное, что я почувствовала, как внутри всё сжимается. - Тебя ударить?

Я не знала, что ответить. Ложь застряла в горле, правда была слишком страшной. Оглядевшись еще раз, присела рядом с сыном и взяла его ладошки в свои.

- Папа очень любит нас, - мягко сказала я. - Он просто бывает… строгим. Но всё, что он делает, он делает для нашей семьи.

Илья смотрел на меня так, будто пытался найти в моих словах что-то большее, какую-то скрытую правду, которую я не решалась произнести.

- Я знаю, - наконец сказал он и внезапно обнял меня крепко-крепко. - Я люблю тебя, мама. Очень-очень.

- Я тоже люблю тебя, малыш, - прошептала я, прижимая его к себе и чувствуя, как к глазам подступают слезы. - Больше всего на свете.

В тот вечер, укладывая Илью спать, я долго сидела у его кровати. Когда он уже засыпал, я услышала его сонный голос:

- Мама, если папа будет на тебя злиться, я тебя защищу.

Я закусила губу, чтобы не расплакаться. Мой маленький рыцарь. Которому не должно быть дела до таких вещей. Который должен быть защищен сам, а не пытаться защищать меня.

- Спи, родной, - прошептала я, целуя его в лоб. - Всё будет хорошо.

Той ночью мне приснился сон. В нем я бежала по темному лесу, крепко держа Илью за руку. Мы искали выход, какую-то невидимую тропинку к свету. И где-то вдалеке был дом - маленький, но тёплый. Такой, как на рисунке сына.

Я проснулась с бешено колотящимся сердцем. Рядом спал Роман, его рука привычно лежала поперек моей груди - не объятие, а удержание. Я осторожно отодвинулась и тихо пошла в ванную.

Глядя на своё отражение в зеркале, вдруг поняла, что не узнаю женщину, смотрящую на меня оттуда. Бледная, с потухшими глазами и напряженным, постоянно настороженным выражением лица. Где та юная, полная мечтаний и энергии Лея, которая когда-то спорила о современном искусстве и планировала выставки?

Она исчезла. Растворилась в этом доме, в этом браке, в этом страхе, который стал неотъемлемой частью каждого дня.

Но что-то во мне еще билось. Что-то