Старшая жрица снова взяла жезл с полотна и подошла ко мне, опустившись на колени.

По обычаю женщина должна почувствовать боль от дефлорации. Это ее плата за первородный грех. Я знала, что во время сексуального возбуждения твоя плоть может увлажниться самостоятельно, но... смысл традиции был как раз в том, чтобы не настраивать эти самые струны в душе женщины...

Открыто посмотрела на него... Сорвись, Карим. Сорвись. Ради своей страны я пожертвую гордостью и своей честью. Возьми меня, как оголодавшее животное, а после я утру свои слезы и выплюну тебе в лицо, что теперь моя земля свободна...

Он не шевелился. Рассматривал мою плоть, словно бы трогал. Кассия уверяла, что я вся красивая, как произведение искусства. Что во мне есть тонкость, манкость и холодность северной матери, но и огонь бабилонянки- и эти лед и пламень не дадут мужчинам выбора... Что это я, кто всегда будет делать выбор за них...

Откинулась на подушку, глубоко вздохнув. Напряглась, когда услышала скрип. Он встает и подходит ближе... Ну же...

Сорвись…

- Ты играла с собой когда-нибудь, Инна?- вдруг спрашивает он меня на русском, совершенно обескураживая.

Точно. Его мать русская. Он говорит на этом языке точно так же, как это делаю я- свободно. Зато вокруг никто не понимает. Вот его умысел.

Молчу, закусив губу. А он усмехается.

Снова трогает взглядом.

Красивый! Если бы не был таким жестоким и бессердечным, я бы сказала, что самый красивый, кого мне довелось видеть…

-Потрогай свои соски,- снова приказывает. Теперь хрипло.

Вся дрожу. О раздражения, отвращения и злости… Каков же гад… Каков!

Но делаю то, что он говорит.

Касаюсь грудей- и черт! Меня подбрасывает! Подбрасывает, как от удара тока. Ток отдает в низ живота.

Спираль в паху начинает расти и раскручиваться.

Его грудь тоже вздымается. Яростно, порывисто. Он не стесняется эмоций. Совершенно.

- Ниже...- снова приказывает,- проведи к низу живота.

Хриплый шепот на русском заставляет застыть всех. Они видят это безобразие. Господи, он не прикоснулся ко мне, а меня уже поимел...

Снова делаю так, как он говорит. Чересчур порывисто, нервно, потому что стесняюсь до чертиков.

Вот такого откровенного взгляда превосходства, вот такого темного мужского интереса...

- Нырни туда,- продолжает он. Трогаю свой бутон, развожу лепестки, замираю...

Карим смотрит прямо туда и облизывает свои губы.

Глава 11

Глава 11

«Вон, все!»- слышу приказ на задворках сознания.

Мы остаемся одни.

Чувствую, как нарастает жар вместе с напряжением, как меня скручивает. Нет... нет... Только не это... Не перед ним... Не тут… Это ведь оргазм, да? Сладкая нега, пронзающая каждую клетку тела… Только от его взгляда? Нет, нельзя… Чувствую себя жалкой, загнанной в тупик…

К глазам невольно подбираются слезы. Я сильно-сильно жмурюсь, жалобно всхлипываю. Начинаю остервенело качать головой.

Слезы выстреливают по щекам, подобно брызгам. Орошая горячую кожу. Больно, зябко, страшно... И унизительно...

- Давай скорее.... жалобно хмыкаю,- это невыносимо... Вот это вот ожидание... невыносимо... Если собрался делать это сам, не унижай, а сделай уже!

Его горячее дыхание на моей щеке. Чувствую темную энергетику тела, нависающего сверху, но не соприкасающегося с моей кожей. Глаза Карима везде. Мне никуда от них не спрятаться. Почему... почему все это происходит со мной? Почему должна отдуваться за слабость мужчин моего народа, которые не нашли в себе силы противостоять агрессору? На мгновение хочется скулить от жалости к себе... От того, что при любом раскладе моя женская сущность будет низведена до уровня муравейника и растоптана...

Этим мужчиной, обстоятельствами и моей же собственной судьбой... Вздрагиваю, когда его горячие пальцы касаются моей щеки и утирают слезы...

А дыхание становится хриплым и частым...

Открываю глаза, чтобы напороться на его совершенно одичавший взгляд. Сколько же в Кариме первобытного.... Как его могут считать прогрессивным инноватором? Он страшнее самых диких, костных, темных мужчин Востока, от жестокости которых кровь стынет в венах...

- Котенок, играющий роль тигрицы.... - сипло хмыкает он и вжимается носом в мою щеку, размазывая по ней влагу, вдыхая её.

Это так дико, порочно, по-животному, интимно...

Вопреки воле и разуму, низ живота скручивается в унизительном спазме... Мне страшно... Мне... мне так, как никогда не было. И это пугает больше всего...

Пальцы сжимаются на подбородке, заставляют поднять лицо, заставляют смотреть на него.

- В постели с мужчиной женщина должна плакать только по двум причинам, Инна...- я нервно всхлипываю, когда он касается подушечками моих губ и размазывает мою же слюну и слезы,- после ошеломительного оргазма и... чисто из-за физиологии, когда член так глубоко в горле, что слезы льются автоматически...

Эти дикие, порочные слова на русском языке- как печать раскаленным железом, его ярмо. Жриц давно нет в комнате, мы с ним наедине, но он продолжает говорить со мной на русском. И я знаю, почему... Это материнский язык... Язык инстинктов... То, что откладывается под корку навсегда с рождения. Сколько бы мы языков ни знали, какие бы языки ни считали своими, сейчас говорит не рот, а нечто внутреннее...

Мое дробное дыхание прокатывается по груди спазмами. Карим не отстраняется. Страшно... Волнительно... Нет пути назад...

- Сделай это... Хватит меня унижать...- позорно умоляю его.

- Унижение, котенок?- снова усмехается,- несеттт... Я еще даже не начинал тебя унижать... И мне это не интересно, Инна... Нет смысла унижать женщину. Это глупо... Вот ваши мужчины унижают женщин, облачая красоту в черные тряпки. Знаешь, почему? Самоутверждаются... Они слабаки. Легко быть смелым на фоне слабости... То, что я делал в отношении тебя, это не унижение, а пренебрежение... и поверь, пренебрежение от такого, как я- скорее благость... Потому что мое внимание может слишком дорого тебе стоить...

- Разве есть что-то дороже того, что ты уже у меня забрал?- вырывается из груди быстрее, чем я думаю.

Зависает на мне глазами. Потом смеется. Тихо, медленно, размеренно...

- Сейчас, Инна, здесь, подо мной- ты всего лишь женщина, а я всего лишь мужчина. И знаешь, что я тебе скажу? Нет ничего глупее дать какой-то палке разорвать себя... Это противоестественно, противоправно, это то, что навсегда взрастит в тебе комплекс жертвы, для которой все, что между ее ног-не благословение и дар, а тягота и долг... Я не обижаю девочек, Инна. Запомни. Это мой принцип. Мы можем бесконечно долго воевать с тобой как две личности, но не как мужчина