— Эта лампа напоминает мне тебя, — сказал Адриан, поднимая металлическое основание. Оно было оплетено изящными виноградными лозами, скрученными в завиток вокруг патрона лампы. Адриан всё предусмотрел. Осталось вкрутить лампочку и подобрать абажур.

— C’est merveilleux![38] Почему она напоминает тебе обо мне?

— Хрупкая и в то же время крепкая, — сказал он, отворачиваясь, чтобы я не видела его лица. — И, по-моему, она красивая.

У меня перехватило дыхание. Это были, пожалуй, самые романтичные слова, что я когда-либо слышала.

Мы встретились взглядами. Волна тепла прокатилась по всему телу.

— Могу я чем-нибудь помочь на открытии? Принести что-то?

Он покачал головой.

— Только себя.

— Думаю, я справлюсь, — прошептала я хрипловато. — Если дашь мне несколько флаеров, я раздам их в бутике. У нас много клиентов, которые интересуются искусством.

Его глаза оживились.

— Merci. C’est très gentil[39].

— Мне не трудно, — улыбнулась я, убирая листовки в сумку. — Надеюсь, ты продашь всё.

— Я тоже, — ответил он, выводя меня на улицу и закрывая ставню.

— Если всё удастся, ты перестанешь работать барменом?

Адриан задумался.

— Не думаю. Мне нравится работать в «У Филиппа». Бруно отличный парень. И... рад, что мы там встречаемся.

Я почувствовала, как заливаюсь краской, и едва не расплылась в глуповатой улыбке.

— Я тоже рада. — Я глубоко вдохнула. — Хочешь пойти со мной на воскресную прогулку?

Он улыбнулся:

— Воскресенья созданы для прогулок.

И в этот момент я поняла — мы оба, наконец, сделали первый шаг.

Глава 8

Вечер, когда проходила художественная выставка Адриана, выдался необычайно тёплым и прекрасным. Долгие, почти золотистые летние сумерки впитывали дневной свет, понемногу растворяя его, пока мягкое сияние внутреннего и уличного освещения не взяло верх, делая всё вокруг более интимным.

Внутри галереи гости и зрители неспешно прогуливались среди произведений искусства, любуясь скульптурами и совершая покупки, в то время как другие выходили к распахнутым дверям с бокалами шампанского и изысканными закусками в руках. Крошечные крошки выпечки исчезали с губ, смываемые новой порцией шампанского или приветственными поцелуями, когда люди прижимались щеками в знак приветствия.

От Адриана требовали внимания, объяснений, покупок и даже будущих заказов на именные вещи. Он казался совершенно в своей стихии — будь то извилистая улочка Монмартра, склад, полный скульптур, барная стойка ресторана «У Филиппа» или эта модная художественная галерея, полная его собственных творений.

Я старалась не занимать его время, но наши взгляды постоянно пересекались, даже через всю комнату: его глаза сияли счастьем и удовлетворением, а мой взгляд, вероятно, выражал восхищение его успехом и талантом. Время от времени он подходил ко мне, предлагая свежий напиток или ненадолго уводя к одной из скульптур, чтобы мы могли перекинуться парой слов в относительной тишине.

— J'aime bien tes boucles d'oreilles[40], — тихо сказал он по-французски, подводя меня к более крупной работе, сочетавшей тёмное дерево и металл, похожий на кованое железо. Скульптура могла бы идеально вписаться в мою квартиру, вечно страдающую от недостатка шкафов. Он наклонил голову ближе, слегка коснувшись пальцами одной из подвесок, свисающих с мочки моего уха. Его пальцы скользнули по моей шее, и дрожь, пробежавшая по телу, стала совершенно очевидной.

Я обожала его руки — сильные, большие, немного шершавые и грубоватые. Всё моё тело напряглось, как тетива лука, от одной мысли о них на моей коже.

— Я подумала, они отлично будут сочетаться с твоими работами, — ответила я, стараясь говорить как можно спокойнее, хотя всякий раз, когда Адриан приближался, мне казалось, что я забываю дышать. Внутри всё бурлило, и энергия, почти не поддающаяся контролю, пронизывала меня.

— Я мог бы сделать тебе что-нибудь подобное, — пробормотал он, не сводя с меня взгляда. Его пальцы по-прежнему играли с линией моего подбородка и металлическими петлями серёжек.

По телу разлилось тепло, которое можно было бы списать на шампанское, но в основном это было из-за Адриана — сегодня он выглядел особенно привлекательно и пах восхитительно. Его одеколон будто тянул меня к нему. Я неосознанно наклонялась ближе, ожидая чего-то большего. Его белая рубашка с закатанными рукавами обнажала сильные запястья и предплечья — завораживающе красивые. Я не могла отвести взгляд. Настоящий француз, заслонявший меня от большинства посетителей галереи, создавал ощущение, будто мы остались наедине. И мне до боли хотелось, чтобы это было правдой.

— Cela me ferait plaisir[41], — всё ещё играя с моей серёжкой, произнёс он. Его рука скользнула по моим волосам, а пальцы вновь коснулись кожи, заставив её вспыхнуть огнём.

Я не знала, что ответить, поэтому просто молчала, наслаждаясь его близостью и теплом прикосновений. Ощущения пронзали меня короткими электрическими разрядами, а мысли путались и рассыпались. Все что крутились в голове не подходили: «Я люблю подарки. Моё тело горит. Поцелуй меня. Я твоя».

Я сглотнула и, чтобы сказать хоть что-то, выбрала первое пришедшее на ум:

— Я хотела купить ту лампу, которая мне так понравилась, но не увидела её здесь.

Адриан уже собирался ответить, когда кто-то позвал его по имени. Он обернулся, и я заметила за его плечом одну из постоянных клиенток бутика, которым я управляла. Она терпеливо ждала своей очереди, чтобы сделать покупку.

Меня охватило головокружительное волнение. Всю неделю я раздавала листовки и расхваливала работы Адриана всем, кто был готов слушать. По меньшей мере дюжина человек со всего Парижа пришли в эту маленькую галерею на Монмартре, потому что я сказала, что здесь они найдут что-то уникальное и прекрасное.

Одним взглядом, одним тихим словом Адриан умел заставить меня почувствовать себя особенной — как никто другой. Я была счастлива, что помогла ему заработать сегодня вечером.

Пусть увеличит продажи, пусть сможет выставляться чаще и масштабнее. Следовать своей страсти. Я хотела этого для него.

Я улыбнулась, как дурочка, когда клиентка моего бутика помахала мне рукой, а Адриан повернулся ко мне с озадаченным выражением лица. На мгновение выражение благодарности сменилось чем-то более глубоким — жгучим, чувственным голодом, от которого у меня внутри запорхали бабочки.

Mon Dieu![42] Адриан, возможно, был самым сексуальным мужчиной на свете. И то, как он смотрел на меня...

Реакция моего тела была мгновенной и такой сильной, что я едва могла дышать.

В поле зрения появилась Флер.

— Ты вся красная. Вот, выпей. — Она протянула мне холодную газировку, решив, что мне нужно либо остыть, либо протрезветь.

— Спасибо, —