— Права можно получить, — она улыбается холодно. — Особенно когда у тебя начнутся серьезные проблемы с работой, с деньгами, с... репутацией.

Угроза. Плохо замаскированная, но вполне конкретная.

— Что вы имеете в виду?

— Жалобу в медицинскую коллегию, например. Очень серьезную жалобу от уважаемого доктора Смирнова. Слухи о твоей профессиональной некомпетентности. Возможные иски от пациентов, которые пострадали от твоих "экспериментальных" методов.

Значит, они уже в курсе конфликта с Смирновым. Более того, возможно, именно они стоят за его действиями.

— Вы что, следите за мной?

— Мы заботимся о детях. О том, чтобы они не пострадали от твоих амбиций и неуравновешенности.

— Что вы предлагаете?

Александра Николаевна достает из сумочки документы, кладет на стол передо мной.

— Соглашение о добровольной передаче детей на воспитание отцу. Ты сохраняешь право видеться с ними два раза в месяц. Взамен получаешь солидную компенсацию и гарантию, что никто не будет мешать твоей карьере в Петербурге.

Читаю документы, чувствуя, как внутри все кипит от возмущения. Сумма компенсации действительно внушительная — полмиллиона рублей единовременно. Но цена за эти деньги — мои дети.

— Нет, — говорю коротко, отодвигая бумаги.

— Подумай, Елена. Здесь тебе не место. Ты чужая, местные врачи тебя не принимают. Дети страдают от постоянных переездов, от нестабильности. А Павел может дать им все — хорошее образование, стабильность, семью.

— Семью с Вероникой, которая называла их "наследством предыдущего брака"?

Лицо свекрови на секунду теряет маску спокойствия.

— Вероника молодая девушка, она привыкнет к роли матери. А ты... ты одинокая женщина, которая пытается совместить карьеру и воспитание детей. Это невозможно.

— Я не одинока, — говорю, поднимаясь из-за стола. — И мои дети останутся со мной. Окончательно и бесповоротно.

Александра Николаевна тоже встает, берет документы.

— Тогда готовься к войне, — говорит холодно. — К настоящей войне, где в ход пойдет все. Твоя репутация, твоя работа, твое психическое состояние. Мы уничтожим тебя полностью, если не уступишь добровольно.

— Попробуйте, — отвечаю, глядя ей прямо в глаза. — Но помните: я уже прошла через ваши угрозы и манипуляции. И выжила. Стала сильнее.

Она направляется к двери, останавливается на пороге:

— Увидим. Павел был слишком мягок с тобой. Но у матери материнское сердце сильнее. Я верну своих внуков любой ценой.

Дверь закрывается, и я опускаюсь в кресло, чувствуя, как дрожат руки. Значит, семья Федорковых не собирается сдаваться. Они готовы продолжать войну, используя все доступные средства.

Через минуту в кабинет входит Максим.

— Слышал голоса через стену, — говорит он, обеспокоенно глядя на меня. — Что она хотела?

Рассказываю о визите свекрови, о ее угрозах и предложениях. Максим слушает, хмурясь все больше.

— Значит, они действительно стоят за конфликтом со Смирновым, — делает он вывод. — И это только начало.

— Максим, — говорю, чувствуя, как усталость накатывает новой волной, — а что если они правы? Что если я действительно эгоистка, которая разрушила жизнь детей ради собственных амбиций?

— Прекрати, — он подходит, кладет руки мне на плечи. — Ты спасла детей от жизни в атмосфере лжи и манипуляций. Да, сейчас им тяжело адаптироваться. Но это временно.

— А если не временно? Если Ника так и не привыкнет к новой школе? Если Даниил будет всю жизнь винить меня за разрушение семьи?

— Тогда мы будем работать с психологом, переведем их в другую школу, найдем способы помочь им адаптироваться. Но мы не сдадимся и не вернем их к отцу.

Его уверенность передается мне, и внутри снова появляется та решимость, которая помогла пережить развод и переезд.

— Ты прав, — говорю, выпрямляясь. — Мы не сдадимся. Но нужно быть готовыми к тому, что они будут атаковать по всем фронтам.

— Тогда и мы будем защищаться по всем фронтам, — отвечает он решительно. — У тебя есть Анна Петровна, у тебя есть я. У нас есть правда на нашей стороне.

— А еще у нас есть дети, которых нужно защитить от этой войны, — добавляю я.

Вечером дома рассказываю Нике и Данилу о визите бабушки Александры, но в максимально мягкой форме. Говорю, что папина мама соскучилась по ним и хотела бы, чтобы они чаще бывали в Москве.

— А я не хочу к бабушке Саше, — заявляет Даниил. — Она всегда говорит, что я плохо воспитан.

— И меня критикует за то, что я не играю на фортепиано, — добавляет Ника. — Говорит, что настоящая девочка должна уметь играть классическую музыку.

Слушаю их и понимаю: даже дети чувствуют фальшь в отношениях с семьей Павла. Они интуитивно понимают, где настоящая любовь, а где попытка контроля и принуждения.

Глава 46

Утром меня будит звонок из детской клиники. Старшая медсестра Светлана Михайловна говорит взволнованно:

— Елена Викторовна, к нам поступила девочка семи лет. Сложная травма лица после укуса собаки. Родители в отчаянии — они из многодетной малообеспеченной семьи, денег на операцию нет. Сможете приехать?

Смотрю на часы — половина седьмого утра. Но такие случаи не терпят отлагательства, особенно когда речь идет о лице ребенка.

— Буду через час, — отвечаю, уже натягивая халат.

В клинике меня встречает картина, от которой сжимается сердце. В коридоре сидит молодая женщина с заплаканными глазами, рядом мужчина в рабочей одежде — явно прямо со стройки. На руках у матери девочка с забинтованным лицом, тихо всхлипывает.

— Вы родители Машеньки? — подхожу к ним.

— Да, — женщина поднимает красные от слез глаза. — Доктор, скажите честно, будет ли наша девочка... уродом? Врач в травмпункте сказал, что нужна пластическая операция, но она стоит триста тысяч...

— Не будет, — говорю твердо, хотя еще не видела повреждения. — А деньги... об этом не думайте. Есть благотворительные программы.

В операционной снимаю повязку и изучаю травму. Действительно серьезно — разорваны мышцы щеки, поврежден лицевой нерв, глубокие рваные раны. Но ничего критичного, все поправимо при правильной технике.

— Светлана