Я почувствовала как кровь отлила от моего лица. Дыхание перехватило. Я не сразу поняла, на что именно он намекал, слишком ошеломляюще прозвучали его слова. Но Лёша — понял.

— Прекрати, — сказал он резко, но спокойно, сдерживая злость, — пока ты ещё не перешёл черту.

— А что ты мне сделаешь?! — огрызнулся Дима. — Думаешь, если напялил рубашечку и прикидываешься таким правильным, то имеешь право трогать мою жену?! Ты вообще кто, черт тебя возьми?! Деньги есть? Купил себе очередную тёлку, да?

— Дима, уходи, — мой голос дрогнул, но в нём была сталь. — Ты позоришь сам себя. И уже давно.

— Позорю?! — завопил он, багровея. — Это ты позоришся! Шлюха! Ты слышишь меня?! Ш-лю-ха! Я подобрал тебя как дворняжку и женился на тебе, неблагодарной из жалости! А потом ты, как крыса, сбежала с моей дочерью! Думаешь, я всё забыл?!

Он шагнул ближе, будто собирался что-то ещё бросить мне в лицо, но не успел.

Лёша рванулся вперёд, сжал кулаки — и ударил. Один раз. Без размаха, но чётко, прямо в челюсть. Дмитрий отлетел к стене и осел, хватаясь за лицо, сдавленно ругаясь.

В квартире на секунду воцарилась звенящая тишина. Михаил сделал шаг вперёд, но Лёша уже стоял, выпрямившись, дыша часто, но сдержанно. Ни капли раскаяния в глазах — только ярость, холодная и точная.

— Ещё раз оскорбишь её — и я забуду, что ты отец Полины. Я не собираюсь смотреть, как ты травишь её ради своей жалкой гордости. За такое ты будешь отвечать.

— Лёха, ну ты чё творишь, а? — Михаил с сочувствием покачал головой, потирая переносицу. — Я тебе сколько раз говорил — следи за плечом, когда правой заряжаешь. А то себе же больнее будет.

— Это нападение… — прохрипел Дмитрий, сплёвывая кровь прямиком на мой пол. Он с трудом поднялся, шатаясь, придерживаясь за стену.

— Ну так пиши заявление, тебе не впервой, — усмехнулся Михаил, скрестив руки на груди. — И сразу расскажи, с чего всё началось. А можешь прям щас за ментами бегом — вон, по лестнице вниз, они, небось, ещё не далеко уехали. Догонишь, не старик же пока.

Дмитрий ничего не ответил. Он медленно поднялся, вытирая губу, и, не глядя ни на кого, направился к выходу. Уже на пороге обернулся:

— Вы еще пожалеете. Все.

— Уже пожалели, — тихо сказала я.

Дверь хлопнула, отозвавшись эхом по квартире. Лёша обернулся ко мне. Его лицо всё ещё было напряжённым, и только теперь я заметила, как сильно трясутся его руки. Он сжал кулаки, пытаясь вернуть себе контроль.

— Прости… — выдохнул он, опуская взгляд. — Я не должен был… но, чёрт, Ань, я просто не мог по-другому. Он тебя оскорблял, унижал… у меня будто внутри что-то щёлкнуло.

Я подошла ближе и взяла его ладонь в свою, осторожно, будто он был хрупкий. Повернула её, чтобы разглядеть костяшки пальцев.

— Всё нормально… — прошептала я, чувствуя, как голос дрожит. — Но зря ты, Леш. Он теперь точно не успокоится. Побежит, напишет заявление. Попытается мстить. Ты ему только повода дал.

Он коснулся моей щеки пальцами — нежно, бережно. Я вздрогнула от этого прикосновения и вдруг поняла, что плачу. Тихо, беззвучно.

— Ну, будет писать — пусть пишет, — вмешалась Светлана Захаровна, грозно уперев руки в бока. — Мы все видели, что он оступился и врезался в комод. Так ведь?

— А то, — кивнул Михаил, — я даже на конституции поклясться могу.

Ольга подошла и протянула мне свёрток — пакет со льдом, заботливо обёрнутый в кухонное полотенце с голубыми цветочками.

— На, приложи. Так легче будет, — тихо сказала она, но в голосе её звучало что-то большее, чем просто практичный совет.

Я кивнула, слабо улыбнулась ей в ответ. Осторожно взяла руку Леши и прижала лёд к его костяшкам. Он даже не шелохнулся, только посмотрел на меня — внимательно, словно понимал все мои мысли и страхи без единого слова.

Я рассмеялась чуть истеричным смехом сквозь слёзы. Этот звук рождался из боли и благодарности одновременно. Потом снова подняла глаза на Лешу — с робостью, с тревогой, с тайной надеждой. Где-то внутри меня шевелился глупый страх: а вдруг он сейчас передумает? Вдруг уже жалеет, что втянулся во всё это?

Но в его взгляде не было ни сожаления, ни сомнений. На губах играла едва заметная, тёплая полуулыбка. Он чуть склонил голову, будто собирался сказать нечто важное. Я задержала дыхание.

— Что? — выдохнула я, чувствуя, как щеки начинают предательски розоветь.

Он чуть приблизился, посмотрел мне в глаза и тихо, но твёрдо проговорил:

— Ань... Переезжайте уже с Полей ко мне, а?

Эпилог 1. Алексей

(Три недели спустя)

— ДядьЛёш, а мы перекрасим стену в моей комнате в розовый цвет?

Я поставил коробку с вещами в угол гостиной, выпрямился и громко хрустнул спиной.

— Конечно перекрашу, — сказал я, потирая затёкшую поясницу. — И выберешь цвет сама, хоть «Малиновый единорог».

Аня, стоявшая рядом с цветочным горшком в руках, бросила на меня выразительный взгляд и покачала головой так, будто я только что подписал контракт с самим дьяволом.

— Ну вот зачем ты сразу согласился? — вздохнула она. — Теперь она решит, что можно перекроить весь твой дом по собственному дизайн-проекту.

Я подошёл к ней, забрал из рук очередной зелёного монстра (который, как выяснилось, зовут Патрик), аккуратно поставил его на стол и не удержавшись обнял Аню за талию, прижал к себе. Устать-то я устал, но она всегда как-то моментально возвращала силы.

— Пусть перекраивает, — сказал я, чуть наклоняясь ближе, — Я не хочу, чтобы это был мой дом. Хочу, чтобы он стал наш.

Она прикусила нижнюю губу — немного нервно, немного игриво. Мне стоило немалых усилий не поцеловать ее сразу, насколько это было чертовски мило.

Я подтянул Аню ближе и шепнул на ухо с тем самым тоном, который обычно очень нравился ей вечерами, когда свет уже был выключен:

— Ещё пару таких движений — и я начну настаивать, чтобы обсуждение ремонта в спальне прошло прямо сейчас. И строго при закрытых дверях.

Щёки у Ани тут же залились цветом не хуже того «малиновго единорога», она хихикнула и игриво стукнула меня кулачком в грудь.

— Ну бл-ин, Леш…

И тут, как по заказу, в прихожей раздался бодрый голос:

— Эй, вы