Я делаю паузу, подбирая слова.

— Но? — Он вопросительно изгибает бровь. Окидывает мои руки, видимо, в поисках несуществующего кольца. — Вы замужем?

— Нет, я не замужем и не в отношениях. Но я сейчас не в том положении, чтобы начинать что-то новое. — Я кладу ладонь на свой живот. Жест получается почти бессознательным, но абсолютно естественным. Его до сих пор почти не видно, но в последнее время я делаю так все чаще. — Вряд ли такому перспективному холостяку, как вы, нужна женщина с… багажом.

В моем теле растет новая жизнь.

Уже не крошечная, но все равно маленькая.

Мне до сих пор тяжело это осознать.

Меня до сих пор мучают приступы паники на тему моей будущей располневшей фигуры, раздавшихся бедер, растяжек. Я до сих пор не понимаю, как будет дальше — с того дня, когда я очертя голову сбежала от аборта, в этом плане ровным счетом ничего не поменялось. Я боюсь, что мой ребенок будет слишком большим и я просто… не смогу нормально его родить. Что никогда не смогу стать хорошей матерью.

Иногда я просто загоняюсь по пустякам.

Элиас смотрит на мой живот, потом снова на меня. В его глазах — удивление. Но не осуждение, тем более — не разочарование.

Я стараюсь улыбнуться. Легко. Как будто это просто шутка.

— Понятно, — после небольшой паузы, говорит этот красавчик-швед. — Что ж, довольно весомый аргумент.

Достает из кармана пиджака визитку, протягивает мне.

— В любом случае, Кристина. Вот мой номер. Если вдруг передумаете… или просто захотите выпить кофе, как приятели… я буду рад. Решение за вами.

Я беру визитку. Ее уголок чуть царапает палец.

— Спасибо, — шепчу я. — Возможно, одна чашка кофе, да?

Он кивает, улыбается — на этот раз чуть грустно — и уходит.

Я остаюсь одна посреди этого шумного, блестящего зала.

Сжимаю в руке его визитку. И почему-то чувствую себя последней сукой.

Шутов заезжает за нами примерно через час, и домой мы едем втроем, в его огромном, комфортном «внедорожнике». Лори садится вперед, я — сзади. Дима включает какую-то спокойную, джазовую музыку. Город за окном плывет, размытый моросящим дождем.

Мне до сих пор трудно привыкнуть к норвежским белым ночам, настолько незаметным, что мои внутренние часы уже десяток раз сошли с ума, пытаясь разобраться, почему утро, день и ночь выглядят совершенно одинаково.

Первые недели после приезда в Осло я жила у Шутовых. В их огромной, светлой, двухэтажной квартире с видом на парк скульптур Вигеланда. Они приняли меня, как родную, даже зная, что я такое на самом деле. Окружили такой заботой, что первое время я просто терялась, не зная, как на это реагировать. Но через пару недель я все равно съехала. Не потому, что мне было плохо. Наоборот. Мне было слишком хорошо. Слишком… по-семейному. Настолько хорошо, что иногда хотелось удавиться — от зависти.

А еще, потому что должна была приехать дочь Вадима. Я испугалась, что даже такое мое «появление» в его жизни станет отличным поводом поссориться с Шутовыми и напомнить мне, что он, Авдеев, не бросает слов на ветер.

Теперь я живу одна. В небольшой, но уютной однокомнатной квартире в районе Грюнерлёкка. Это бывший рабочий квартал, который сейчас превратился в самый модный и богемный район Осло. Старые кирпичные дома, расписанные граффити, маленькие дизайнерские магазинчики, винтажные лавки, уютные кофейни. И река Акерсэльва, вдоль которой я могу гулять часами. А иногда — просто торчу там целый день, чтобы как-то убить выходной.

Моя квартира — на последнем этаже старинного дома с высокими потолками и большими окнами. Из них открывается вид на крыши, реку и далекие холмы. Я сама делала здесь ремонт. Красила стены в белый, циклевала старый деревянный пол, искала на блошиных рынках мебель. Здесь все — мое. Простое, немного эклектичное, но настоящее.

Это моя крепость. Убежище Кристины Тарановой — той, которой не нужна богема и похожая на борт космотлета современная кухня. Кристине Тарановой, с которой я тоже только начинаю знакомиться, оказывается, нравится заваривать чай в медном винтажном чайнике и хранить масло в фарфоровой масленке с клеймом, на котором стоит цифра «1937».

Шутовы подвозят меня первой.

— Увидимся завтра? — спрашивает Лори, когда я выхожу из машины. — Можем поужинать где-нибудь.

— Конечно, — киваю я. — Во второй половине дня у меня плановый осмотр, так что после пяти я свободна.

— Хочешь, пойду с тобой? — тут же предлагает Лори, пока Шутов тащит наверх пакеты с продуктами.

У меня — отличная зарплата. Я ни в чем не нуждаюсь. Денег у меня больше, чем я в состоянии потратить (конечно, не на дизайнерские сумки и соболиные шубы). Но Дима все равно держит на контроле состояние моего холодильника, аптечки и медицинской страховки. Любит шутить, что он просто «контролирующий тип».

И правда называет меня «май литл систер».

— Все в порядке, — аккуратно, но уверенно отказываюсь от компании Лори. — Это же просто осмотр, рожать завтра я не собираюсь.

Я машу им рукой, захожу в подъезд и поднимаюсь на свой этаж. Открываю дверь. В квартире тихо и пахнет кофе. Я заварила его еще утром, но аромат до сих пор витает в воздухе.

Моя беременность протекает нормально, без аномалий и угроз, размер ребенка соответствует сроку. Моя врач не назначила никаких ограничений: я продолжаю заниматься спортом, хожу на йогу, записалась в книжный клуб (чтобы подтянуть свой язык) и даже кофе — немножко, раз в день — мне тоже можно.

Бросаю сумку на диван, снимаю туфли. Подхожу к окну. Смотрю на город, на мокрый асфальт и реку, сегодня немного беспокойную. Мысленно прокручиваю в голове планы на завтра: осмотр у врача, ужин с Лори, последние штрихи к Дню рождения ее дочерей. Через неделю — праздник, гости, шум и веселье.

А потом — снова тишина.

И я. Одна.

С маленькой, пульсирующей жизнью внутри.

С огромной, зияющей дырой в сердце.

Глава четвертая: Барби

Я выхожу из офиса «Aura Financial» ровно в четыре тридцать.

Пятница. Город еще гудит рабочей энергией, но в этом гуле уже чувствуется предвкушение и расслабленность выходных. Июнь в Осло — это время, когда солнце забывает, что ему положено садиться. Оно просто висит в небе жемчужной, чуть размытой каплей, заливая улицы мягким, почти нереальным светом. Белые ночи до сих пор кажутся мне обманом, иллюзией, как будто кто-то забыл выключить свет на съемочной площадке моей новой, наспех слепленной жизни.

Я иду по набережной Акер-Брюгге. Ветер с фьорда треплет