Он проник внутрь меня с нежностью, от которой у меня опять потекли слезы, и снова целовал меня. Мы всегда ощущали сильную связь, но на этот раз все было по-другому – когда он начал двигаться во мне, казалось, что наше сознание, наши тела и души слились в потрясающей гармонии. Никогда еще я не испытывала столь невероятное блаженство. Я слышала, как люди говорили, что, занимаясь любовью, они становятся единым целым, но до этого момента я никогда на самом деле не испытывала этого сама. Однако мы были едины, крепко связаны во всех отношениях – пусть даже на краткие мгновения. Это был разрывающий сердце, но волшебный опыт.

Я обхватила его руками и ногами и прижалась к нему изо всех сил. Хотя я чувствовала, как мой оргазм нарастает, я не ожидала, что он будет настолько интенсивным. Это было потрясающе. Казалось, земля сотрясается под нами, разрываясь на куски. Или, возможно, на куски разлеталось мое собственное сердце в груди. Я вскрикнула, позволив имени Форда слететь с моих губ, и оно прозвучало как гимн любви. Он напрягся и выдохнул полустон, полурык прямо мне в губы, когда кончил внутрь меня.

Мы долго лежали, тяжело дыша, его голова свесилась мне на плечо, а лицо уткнулось в плед.

Он наконец поднял голову и произнес чуть охрипшим голосом:

– Я буду безумно скучать по тебе.

Я не могла ничего сказать ему в ответ, потому что слишком боялась, что, если открою рот, оттуда могут вырваться невольные рыдания и признания в любви.

Так что я просто обняла его и произнесла про себя…

Я тоже буду скучать по тебе. Больше, чем ты можешь себе представить.

В ту ночь мы занимались любовью еще дважды. И интенсивность, и страсть нисколько не притупились. После третьего раунда моя голова легла ему на грудь, и я услышала, что дыхание Форда стало медленнее и глубже. Он задремал, но я не могла спать. Я хотела наслаждаться каждой минутой, которая у нас оставалась.

Глава 27

Форд

Я не умею прощаться.

Последний раз мне приходилось говорить на прощание какие-то важные слова, когда я хоронил родителей. Поминальная церемония только что закончилась, и распорядитель похорон спросил меня, не хочу ли я побыть несколько минут наедине с ними, чтобы попрощаться. Сестра была еще слишком мала и ждала снаружи вместе с моей тетей, когда меня оставили одного в зале с двумя гробами, стоящими рядом.

Хотя большая часть тех дней прошла для меня как в тумане, этот момент я помню совершенно отчетливо. Священник перед этим сказал кое-что, запавшее мне в душу. Прощание – это не навсегда, и это не конец; мы прощаемся только до тех пор, пока не встретимся снова.

Наверное, в тот день мне просто нужно было поверить, что это правда, но эти слова придали мне сил выйти из траурного зала, на самом деле не осознавая до конца, что я вижу их в последний раз.

Сегодня все было очень похоже на то, что я испытывал тогда. В глубине души я знал, что отпустить Валентину – это то, что я и должен был сделать, но от этого, черт побери, легче не становилось. Тем более я был почти уверен – если бы я не порвал с ней прошлой ночью, она бы попробовала продолжить нашу связь.

Это сделало наш разрыв более жестоким. У меня сердце разрывалось, когда я думал, что ей больно и что именно я – причина этой боли. Но в глубине души я также знал, что поступаю правильно. Ей самой нужно было время. Она говорила это с самого начала, а я был слишком эгоистичен, чтобы понять. Наверное, я должен поблагодарить своего дорогого предка за то, что он помог мне увидеть реальность наших с ней отношений.

Эта мысль показалась мне довольно ироничной.

Я отнес сумки сестры в машину. Каким-то образом так получилось, что она приехала с двумя чемоданами, а теперь, восемь недель спустя, их уже стало четыре, и это не считая нескольких произведений искусства, которые она просила меня отправить ей в колледж. До ее авиарейса сегодня вечером оставалось еще около семи часов, но ей нужно было заехать ко мне домой, чтобы забрать кое-какие вещи, которые она там оставила, а затем попасть в аэропорт за два часа до вылета. Пробки на трассе от Монтаука до Манхэттена в это время года могли были адские – можно было застрять в них на три или даже пять часов, так что семь часов на самом деле было даже не слишком много.

Белла бросила рюкзак на пассажирское сиденье моей машины.

– Я собираюсь зайти в соседний дом, попрощаться с Валентиной. Ты пойдешь? – спросила она.

Может, к черту прощание, а вместо этого забрать ее с собой?

Я отрицательно покачал головой.

– Ты иди. Мне еще нужно кое-что забрать из дома. Я выйду через пару минут.

Белла отправилась к соседям, а я сел на диван. Я не спал с тех пор, как мы вернулись домой на рассвете, так что все мои вещи были собраны и уже лежали в машине. Я оглядел гостиную. Все снова было на своих местах, как тогда, когда мы приехали в начале лета. И все же ничто уже не могло быть по-прежнему. Я оперся локтями о колени и опустил лоб на ладони. Большую часть недели я был взвинчен до предела, мысли в голове метались как ненормальные, но этим утром было хуже всего. Я чувствовал головокружение, когда безостановочно ходил взад-вперед по дому, споря сам с собой.

Может, это не обязательно должен быть конец? Может быть, мы оба вернемся сюда следующим летом и тогда?..

Прощание – это не навсегда, и это не конец; мы прощаемся только до тех пор, пока не встретимся снова.

Или, может быть, я просто обманывал себя, чтобы облегчить всепоглощающую боль, как я сделал на похоронах родителей?

Мне очень хотелось предложить ей встретиться здесь в то же время в следующем году, если мы оба будем по-прежнему одиноки, но это было бы нечестно. Я знал, что Вэл была неравнодушна ко мне, испытывала ко мне сильные чувства. А ей нужно было освободиться от всего этого, чтобы получить новый опыт и понять, чего она на самом деле хочет и кто ей нужен. Я готов был стену пробить кулаками при мысли, что потеряю ее, но понимал, что ей необходимо встречаться и с другими мужчинами.