Я сказала, что чувствую тошноту, вышла в туалет и сбежала через окно. Зайцем проехала до нашего пригорода и пришла домой — мне было всё равно, что предпримет Фальконе. Поэтому не стала прятаться, когда Лоренцо вскоре появился и, оттолкнув растерянного Санто, вошел в мою комнату и бросил на стол деньги.

— Не будь дурой, Ева, не играй с огнем. Оставь это своим калекам и идём!

Следом за Лоренцо в дом ввалились его отморозки и уже держали Санто у стены их с мамой спальни.

Взглянув на отчима, я решительно мотнула головой и выкрикнула:

— Нет. Я дома и никуда не пойду! Это ты убирайся, здесь не хотят тебя видеть! Я уже позвонила в полицию, и они сейчас приедут!

Я отчаянно хотела напугать Лоренцо, надеясь, что моя угроза подействует. Ведь я действительно сообщила полиции, что меня выкрали, а теперь я сбежала и вернулась домой.

Лоренцо кивнул своим парням, и один из них принялся отбивать Санто печень. Прямо на моих глазах.

— Нет! — Я бросилась вперед. — Перестаньте, что вы делаете!

— Бери её, Кайно, и неси в машину. Если эта дура не врет, мне придется решить проблему и заткнуть рты легавым. Но если вздумаешь её лапать — оторву тебе руки!

Так я снова оказалась в доме, который Лоренцо снял для нас и куда наведывался чаще, чем в свою семью, оставляя меня под постоянной охраной.

Дни, когда его не было, были счастьем даже в моей тюрьме. Но когда он появлялся, тюрьма становилась адом. Фальконе делал со мной, что хотел, ломая психику и ожидая покорности. Любви и преданности в глазах.

Не получая ласк благодарной любовницы, злился на мое молчание и бесчувственность, упрекая, что ради меня оставил всех своих шлюх, а я не способна это оценить.

Как же, я ведь была измазана похотью подонков, которых Лоренцо использовал и мешал с грязью, и он искренне верил, что снизошел ко мне, силой раздвинув ноги и взяв после них.

— Так и быть, Ева, родишь ребенка и оставишь в больнице. Только после этого сможешь выходить со мной на улицу. Я не собираюсь быть посмешищем в глазах своих парней и терпеть рядом чужого ублюдка. Мне нужны мои дети. Избавишься, и я подарю тебе автомобиль.

Те дни проходили перед глазами как страшный сон, от которого не было способа очнуться. Я не собиралась быть мамой и понимала, что не смогу воспитать ребенка в условиях своей тюрьмы. Но иногда моя смелость — тихая, но упрямая — пугала меня саму.

— Чем твой ублюдок будет лучше этого?

Пощечина была сильной и сшибла с ног, я ударилась о стену. Обычно Лоренцо легко разбивал мне губы, когда злился, а потом усаживал на колени и долго слизывал с них кровь, наматывая мои волосы на свою руку.

— Хочешь, чтобы я развелся, а, золотая? Тогда ты полюбишь меня?

Было страшно отвечать чёрным глазам, и всё, что оставалось, пока они приближались — это молчать.

— Отвечай, ведьма, тогда?!

Лоренцо мог что угодно видеть в моих глазах: страх, покорность, боль, ненависть, но только не любовь.

— Я ещё не простил тебя, Ева. Никого из вас! Не могу смотреть на твое пузо и гадать, чьего выродка ты в нем носишь?… Оставишь в больнице, сказал! Или я сделаю с ним то, что обещал!

Роды наступили раньше, в восемь месяцев и неделю. Я была измучена и худа и, наверное, готова умереть, если так случится.

Пока длились схватки, сцепила зубы и не кричала — к тому времени я уже привыкла к боли и мысли, что оставлю ребенка в родильном отделении общественной больницы. В неё меня привез шофер Лоренцо, заставив сказать по научению босса, что я рожаю без ведома родителей, а кто отец — не знаю.

Вот такая гулящая малолетка.

Когда я повторяла это, хотелось умереть от стыда.

— Ну вот и все! У тебя принцесса, девочка! Хочешь посмотреть?…

— Н-нет…. не знаю.

— Ух, какая крикунья! Крохотная, и откуда только силы берутся?

Доктором, принявшей у меня роды, оказалась женщина лет шестидесяти — низенькая, круглая и очень приветливая. Она положила мою дочь под специальную лампу рядом с родильным столом и принялась делать свою работу, все время посматривая в мою сторону и улыбаясь.

Уже потом я поняла, что эта женщина знала о жизни гораздо больше, чем молодая испуганная роженица. И увидела больше, чем я рассказала.

— Нет, вы только посмотрите на неё — какая красавица, вся в маму! Пальчики кукольные, губки бантиком, а щечки наливные — ну точно вишенки! И волосики, когда пушок спадет, будут золотистые, как у тебя. Я деток сразу вижу!

— Как у меня?… — Я приподняла голову и посмотрела на специальный столик, где лежал мой ребенок.

Моя дочь. Она и правда казалась куклой. Очень аккуратной и маленькой.

Я вдруг забеспокоилась:

— А ей не холодно?

Врач засмеялась.

— Немного, но на мамином животе и возле груди согреется!

— А почему она замолчала? С ней все хорошо?!

— Голос твой услышала и узнала! Давай-ка я тебе ее дам, девочка, а то, смотрю, ты не веришь, что стала мамой.

— Стойте, я не знаю, как её держать!

— С любовью! Все остальное природа подскажет! Ты уже придумала, как назовешь свою принцессу?

— Н-нет.

— Ну, ничего, у вас впереди целая жизнь. Я своей старшенькой неделю имя подбирала, пока определилась, а когда родился сын — за полгода вперед знала, что будет у меня свой Микеланджело.

— А как зовут вас?

— Меня? — женщина улыбнулась. — Доктор Мария.

— Мария? Какое красивое у вас имя, доктор.…

Мой следующий побег был уже из роддома вместе с Вишенкой. Но на этот раз я была умнее и остановила такси за квартал до дома родителей. После чего с ребенком на руках прошлась по улице на виду у всех, не глядя в глаза удивленным соседям, но и не таясь.

Они не забыли мою историю, а значит и спрашивать, кто отец, не станут. А для себя я твердо решила, что Мария будет только моей и точка.

Она так смешно морщила носик и поджимала губки, будто просила прощения за то, что появилась в моем мире изнанки. Цеплялась крохотной ручкой за мой палец и сразу же затихала, стоило прижать её к себе.

Нет, я никогда не стану винить её в том, в чем она не виновата.

У Лоренцо Фальконе не получится отнять у меня дочь, а гордость не позволит ему связываться со мной дальше.

Вот пусть и