На глаза снова навернулись слезы. Сердце колотилось, ноги подкашивались. Я не могла произнести ни слова.

Мистер Вуд встал с кресла, прошел через весь кабинет и открыл дверь.

– Прощай, Изабель. Желаю удачи в творческой карьере.

Проходя мимо начальника, я подняла голову и в последний раз посмотрела на человека, который открыл мне путь в мир светской хроники. Человека, который доверял мне. Человека, который всегда вставал на мою защиту, даже когда я ошибалась. Он опустил взгляд в пол. Рука, державшая дверь, тряслась. Нам обоим было тяжело.

Я молча взяла вещи со своего стола и покинула офис. Свой второй дом.

В холле покорно ждал консьерж. Увидев меня, он тут же подлетел, забрал коробку и повел к выходу из здания. Я не сопротивлялась. Даже хорошо, что я была не одна.

Только оказавшись в салоне машины, я наконец дала волю слезам. За всю жизнь мне лишь дважды было так же тяжело, как сейчас. Первый – когда умерла бабушка. Второй – когда погиб Оливер.

А теперь был тот случай, когда умерла я сама.

– Мисс Уилсон, куда вас отвезти? – тихо спросил парень, вырывая меня из паутины мыслей.

– Почему за все это время ты так и не сказал своего имени? – спросила я с дорожками слез на щеках.

Я спросила это не случайно. Мне отчаянно хотелось покинуть реальность, отвлечься хотя бы на несколько секунд, и этот парень мог мне помочь. Мы познакомились полгода назад. Он всегда был приветлив со мной. Мы часто разговаривали, когда я приезжала домой. Парень помогал донести покупки до квартиры. Всегда придерживал дверь, когда мои руки были чем-то заняты. Но каждый раз, когда я спрашивала его имя, он уходил от ответа и переводил тему.

– Мисс Уилсон, я выполнял свою работу. Мистер Хейс с самого начала был против того, чтобы кто-то из его людей сближался с вами.

– Не понимаю. Зачем он запретил вам сближаться со мной, если мы не были с ним знакомы?

– Не могу сказать. Мистер Хейс всегда был требовательным начальником. Но он уже много лет не брался за работу сам, а лишь проверял тот материал, который ему клали на стол…

– Все, хватит, – резко отрезала я, пожалев, что начала этот разговор. – Не хочешь говорить свое имя – ладно. Просто отвези меня в Сент-Луис.

Парень кивнул и завел двигатель. Никаких вопросов, только подчинение. Я была груба с ним и понимала это, но ничего не могла с собой поделать. Он работал на Итана и так же врал мне. Если парень был на работе, то нужно было воспользоваться этим.

Одна я не справлюсь.

Глава 20

До дома родителей мы доехали к утру. Всю дорогу я не сомкнула глаз. Волнение нарастало с каждой милей. Уже сутки весь мир знал, что я Сирена. Родители, вероятно, тоже были в курсе, но они даже не пытались связаться со мной, что говорило только об одном: они разочарованы во мне. Это осознание давило на сердце, и я не могла избавиться от чувства, что их молчание – самый суровый приговор.

Поднявшись на крыльцо, я остановилась. Страх сковал тело. Как заставить себя сделать последний шаг и постучать в дверь? Что меня там ждет? Хотят ли они вообще меня видеть?

Вереницу вопросов прервал скрипучий звук открывающейся двери. На порог, закрыв собой вход в дом, вышел папа. На нем был черный классический костюм, а в руках он держал портфель. Я хотела было обнять его, но не осмелилась. В глазах папы читалась печаль. Он потряс головой и начал спускаться по ступеням, даже не поздоровавшись со мной.

– Папа? – пошла я вслед за ним.

– Тебе не следовало приезжать, – просто ответил он.

– Постой, пожалуйста.

Папа остановился на полпути к пикапу, но не повернулся ко мне.

– Мама на успокоительных. Вчера приезжал врач. Ей стало плохо, когда она увидела статью. Сейчас не лучшее время для встреч. Нам всем нужно успокоиться и прийти в себя. Мне пора на работу, а ты возвращайся лучше в Нью-Йорк.

С этими словами он сел за руль и уехал. Я смотрела вслед удаляющейся машине и не могла сдвинуться с места. В горле застрял ком. Папа даже не хотел меня видеть. Как и все остальные.

Я не собиралась уезжать, не поговорив с мамой. Я должна была все объяснить. Она поймет меня.

В доме стояла тишина. Я тихо поднялась в спальню родителей. Она лежала в постели и плакала.

– Мамочка? – позвала я, упав на колени возле кровати.

Она не смотрела на меня. Ее взгляд был устремлен в потолок, по щекам катились слезы.

– Оливер сказал мне однажды, что у тебя прекрасный голос, – заговорила мама полушепотом. – Он был настолько впечатлен твоим пением, что хотел познакомить тебя с продюсером. Тогда я думала, что он шутит. Моя дочь никогда не пела. В противном случае я бы знала. Я бы поддержала ее.

– Я думала, ты запретишь мне, – вытирая собственные слезы, прошептала я.

– Моя дочь всегда рассказывала мне о своей жизни, – будто не слыша меня, продолжила мама. – Я считала себя хорошей матерью. У меня же такие потрясающие дети. Талантливый музыкант и известный редактор журнала. Каждый родитель мечтает о таких способных детях. Кто бы мог подумать, что я столько лет была обманута.

– Нет, мамочка. Не говори так, прошу тебя, – всхлипывая, умоляла я.

– Почему ты не рассказала? – Мама наконец повернула голову и взглянула на меня.

– После смерти Оливера ты закрылась в себе. Помнишь, как мы убрали все телевизоры и радиоприемники? Ты перестала слушать музыку. А я каждый день сидела в своей комнате и тихо напевала песни, которые писала. Мне всегда это нравилось. Я боялась говорить тебе об этом, потому что ты не была готова… И я не была.

– Я бы никогда не запретила тебе петь. – Мама шмыгнула носом. – Я очень люблю тебя, Изабель, но мне тяжело принять твое многолетнее молчание. Будет лучше, если