— Оказывается, наша местная власть проворовалась, и её скоро попросят, — сообщает Эми, кивком головы указывая на дверь. — А поскольку бизнесу Холодова жизненно необходимы связи с администрацией, то он сам пойдёт туда.

— Да ты что… — Меня осеняет мысль о важности подслушанной информации.

— Да, у него в Москве есть необходимые знакомства. Все об этом знают.

— Точно! — Я вспоминаю нашу недавнюю поездку туда, наверное, для этого.

— Что ты так реагируешь? Давай лучше позлорадствуем! Это всегда помогает, — смеясь, предлагает мне Эми.

Но строить коварные планы относительно Глеба мне совершенно не хочется. С чего бы? Он ничего предосудительного не сделал, был со мной честен. Сначала я вновь стараюсь выбросить из головы всё, что услышала тем вечером, как ненужный мусор. Потом анализирую полезность подслушанного разговора и прихожу к выводу, что он может быть очень важен для Холодова, а знаю о нём только я.

Мысли о том, что я должна рассказать, не покидают меня все следующие дни. Я хочу, чтобы он был в курсе, но не могу решиться заговорить с ним. Во вторник я придумываю текст сообщения, а в среду даже набираю его в мессенджере. Правда, потом всё равно стираю.

Даже когда говорю Сергею о решении уволиться, мысли о Глебе не отпускают меня.

Разговор с директором проходит неожиданно спокойно и легко. После этого я чувствую облегчение. Нет ни сожалений о проведённом тут времени, ни сомнений в выбранном пути, ни страха за своё будущее. Нужно было решиться давным-давно, теперь всё станет лучше. Сергей почти не отговаривал меня, а сам погрузился в какую-то задумчивость и даже подбадривал, говорил, что у меня всё получится. Просил отработать неделю — этого достаточно, чтобы закончить дела и передать информацию той, что меня заменит.

Марианна снова появилась в офисе: на этот раз в строгом брючном костюме, который должен убеждать в её профессиональных навыках. Может, моё первое впечатление было обманчивым?

Я не хочу вдаваться в подробности. Чувствую внутреннее опустошение и равнодушие к вещам, которые раньше казались мне важными. Вся окружающая действительность проносится мимо, не задерживаясь в сознании. Проблемы других людей, их мнения не имеют для меня никакого значения.

Я хочу сосредоточиться на себе и своих жизненных обстоятельствах. Хочу перестать лить слёзы по ночам и вздрагивать от каждого телефонного звонка.

Глава 52

Глеб

— Где-то могут быть ошибки? — спрашиваю, сжимая карандаш и выводя на бумаге геометрические фигуры и крестики.

— Исключено. И хотя часть вливаний отследить невозможно, но то, что это преднамеренные действия, направленные на вполне ожидаемый результат, — факт бесспорный и доказанный. — Мой безопасник говорит как робот, действует соответствующе, этим и импонирует мне. — Слежка лишь подтверждает это, — завершает он доклад.

Компромат на меня в СМИ всплывал и раньше. Я всегда относился к этому спокойно, считая неизбежной издержкой бизнеса. К тому же, информация не была полностью лживой. Удивляло другое: откуда вообще это стало известно? Теперь многое складывается в единую цепочку.

Палку перегнули после недавнего пожара на заводе: такого потока откровенной лжи и бреда никогда не было. Перестарались. Тогда мы и начали проверку всех отделов и сотрудников компании. Результат был предсказуемым, но источник оказался неожиданным. Знатная оплеуха. Даже не поверил, когда мне объявили первые результаты, и приказал последить за фигурантом. Хотя уже тогда всё было очевидно, просто мои мысли были слишком заняты личным. И вот теперь сомнений не может быть.

Карандаш хрустит в пальцах и ломается с глухим треском. Я аккуратно собираю мусор и отправляю его в корзину.

— Мы можем начать судебный процесс. Фактов достаточно. Если подключить юристов… — предлагает безопасник.

— Иски о защите чести и достоинства? — отзываюсь скептически. Там максимум штрафы, ведь речь не идёт о промышленном шпионаже. Будет снова ненужная шумиха вокруг моего имени… И, хотя меня моя репутация давно не смущает и не мешает мне вести бизнес, не стоит лишний раз привлекать внимание. Пусть лучше пишут о новом проекте с китайцами.

— Можно задействовать и другие способы, — произносит он уклончиво. Я понимаю, о чём речь, но действовать буду иначе. Сам, и без права на реабилитацию.

Отпускаю безопасника и принимаюсь за дела. Их много, и в этом выход. Работаю на автомате — всё нормально, я по-прежнему хладнокровен и уравновешен. Уже неделю как особо сконцентрирован.

Приоткрыв окно, достаю из пачки последнюю сигарету и затягиваюсь едким дымом. Не курил целую вечность. Бросил, когда у Арса в три года появилась непонятная аллергия. С тех пор я крайне редко вспоминал про никотин. Сейчас выкуриваю по три штуки в день. Докатился.

Набрать её номер хотелось раз сто. В итоге, напившись, удалил его вместе со всей перепиской. Наизусть, конечно, не помню. Восстановить не проблема, но стоит ли? Ответ на этот вопрос я ищу каждый день.

Позвонить, чтобы просто узнать, как она? Вполне благородный мотив. Интеллигентный звонок с целью поинтересоваться её жизнью. Вежливо спросить: всё ли в порядке? Здорова ли, хорошо ли спит?

А вдруг она забыла, как страшный сон, и живёт дальше? Что-то внутри говорит, что это не так. Ей больно, она ничего не забыла. Но… ненавидит меня и не хочет иметь со мной ничего общего…

Хочу её отпустить, но сама мысль вызывает содрогание. Может, дело в том, что она ушла слишком рано? Ещё бы месяц — и всё пошло бы по накатанной? Фильтр сигареты обжигает пальцы. Я бросаю окурок в пепельницу и залпом осушаю стакан воды.

Возможно, во мне бесится уязвлённое её внезапной инициативой эго? Готов поклясться, она не планировала этого разговора. Неужели двадцать минут, на которые я её оставил, настолько изменили её мысли, что она даже не захотела меня выслушать?

В моём мире встречи, где партнёры приходят с эскортом при наличии законных жён, — обычное дело. Вахрушев тоже давно женат и тщательно поддерживает образ примерного семьянина. Фраза Андрея об открытии салона «для своей» сбила меня с толку. Смешно, но я автоматически подумал о его жене. Остаётся только гадать, намеренно ли он утаил детали. По правде говоря, если бы я пришёл туда с другой, то не стал бы так заморачиваться.

Что она думает обо мне после этой вакханалии и каким видит мой образ жизни, даже предполагать не хочу. Но всё ведь совсем иначе…

Смеюсь над собой. А