к чертям собачьим!
Завтра всё пройдёт. Надо просто уснуть. Обязательно пройдёт…
Глава 50
Проснувшись утром, нахожу себя в объятиях пузатой бутылки любимого напитка. Встряхнув головой, тут же морщусь — лучше обойтись без резких движений. Уснул прямо в одежде, тело затекло от неудобной позы, а в горле — пустыня Сахара.
Подношу часы к глазам и, проморгавшись, распознаю на них стрелки. Они указывают почти на шесть утра. Уже давно рассвело, сейчас время самых коротких ночей и бесконечно долгих дней… Всегда любил этот период — можно работать, пока не треснет.
Встаю с дивана и, пошатываясь, плетусь в сторону бара. Тут должна быть вода. Нахожу её и жадно пью большими глотками, попутно осматривая чопорный кабинет. Я и виски на дне бутылки выбиваемся из общей картины идеальной чистоты. Вчера подниматься в спальню не хотелось, остался пить тут. В доме тихо: персонал знает, что меня не стоит тревожить лишний раз, тем более у них здесь другие приоритетные задачи.
Вижу из окна, как сиделка катит коляску с мамой по дорожке. Они живо общаются, что-то рассказывая друг другу. Это у меня от неё, наверное, — просыпаться рано. Отец тоже вставал ни свет ни заря и сразу начинал дела. Хотя, подозреваю, это была мамина заслуга, именно она переориентировала его на ранний подъём.
Что ж, надо привести себя в порядок. Не гоже сыну появляться в таком непотребном виде перед матерью. Выхожу из кабинета не боясь пересечься — мама живёт в боковом крыле с отдельным входом. Сама настояла на этом, сказав, что центральную часть дома должен занимать я со своей семьёй. Вот мы и жили тут с Арсом вдвоём. Правда, теперь он собрался выпорхнуть из гнезда. Ещё одна проблема. Они все сговорились, что ли?
Приняв холодный душ и аспирин, спускаюсь в гостиную и встречаю горничную.
— Доброе утро, Глеб Николаевич! — здоровается она приветливо.
— Доброе. Мария Павловна уже завтракала?
— Нет, сказала, что позавтракает с вами, когда вы будете готовы.
— Накрывайте через полчаса, — говорю ей, выхожу во двор и направляюсь к озеру — мама любит спускаться к воде с утра.
Моя «усадьба», как окрестили её журналисты, раскинулась на приличной территории. Я объединил два участка: к старому, приобретённому ещё отцом, добавил большой кусок с живописным выходом к озеру и другие постройки, изменил фасад. Получился внушительный особняк в английском стиле, но мама так и осталась в старой части, где они жили с отцом.
Выхожу из тени деревьев на открытую площадку, где, по моему замыслу, должен был быть пляж. Солнце уже вовсю припекает, будто и не было ночной бури. Вижу, как мама, опираясь на трость, стоит на самом берегу и смотрит вдаль. Услышав мои шаги, она оборачивается, и привычная ласковая улыбка озаряет её лицо.
— Доброе утро, мам. — Я целую её в щеку.
— Здравствуй, сынок. — Она приобнимает меня в ответ. — Как ты?
— Всё хорошо, как всегда, — стараюсь говорить бодро. — Не тяжело стоять? Давай коляску подкачу? Долго уже здесь? Валерий Петрович тебя хвалил…
Стоящая неподалёку сиделка начинает суетиться, но, услышав короткое мамино «не нужно», остаётся на месте.
Чуть отстранившись, мама всматривается в моё лицо и еле заметно хмурится.
— Не заболел?
— Нет, что ты…
Её рука тянется ко мне, нежно гладит по волосам, прикасается ладонью ко лбу и скользит по щеке. На мгновение прикрываю глаза, позволяя себе на полсекунды вернуться в детство. Трусь щекой о шершавую тёплую ладонь и, когда мама раскрывает руки для объятий, ныряю в них, ощущая безусловную любовь и искреннюю тревогу. Прижимаю к себе её хрупкое тело ещё крепче, растворясь в этом ощущении.
— Что случилось, сынок? — спрашивает она, насторожившись.
— Ничего, всё в порядке, — шепчу я ей в плечо и корю себя за эту секундную слабость. Выпрямившись, поправляю платок на её плечах. — Пойдём завтракать, — предлагаю я ей, хотя сам голода не чувствую.
— Пойдём, если хочешь. — Мама недоверчиво смотрит на меня.
Развернувшись, всё-таки кивает сиделке, и та подкатывает кресло. Помогаю ей устроиться в нём и неспешно качу к дому.
Завтракаем долго. За это время ко мне возвращается аппетит, и я успокаиваю маму своим хорошим настроением и тем, как уплетаю еду. Разговариваем о разном: немного касаемся дел, обсуждаем её горячо любимого внука и даже вспоминаем увлечения отца. О моей личной жизни мама не спрашивает уже давно. Я однажды сам наложил вето на эту тему, с тех пор оно не нарушалось.
Потом она удаляется к себе для процедур и отдыха, а я, сославшись на несуществующие дела, уезжаю в город.
У меня много вопросов: к Андрею, к Марине, к самому себе… К последнему — больше всего, и я знаю, что рано или поздно на них придётся отвечать. А пока… пока не хочу.
Наливаю в бокал янтарный напиток и бесцельно брожу по комнате.
Мне всегда говорили, что я местами груб, где-то холоден и излишне прямолинеен. С девушками этот изъян, как правило, удавалось нивелировать с помощью их беззаботного времяпрепровождения с моей банковской картой. Почему отработанный годами план дал сбой? Что с тобой не так, Марина⁈
Я, чёрт возьми, зол! Ты меня обманула, детка! Как у тебя это получилось? Почему ты так резко изменилась, превратившись из кроткой сладкой любовницы в хладнокровную суку⁈ Почему, я спрашиваю⁈
Заливаю в себя пойло прямо из горла, потому что стакан куда-то улетел и обо что-то разбился…
Я никогда не относился к тебе как к шлюхе, и ты знаешь это! Ты знаешь это, Марина⁈
С чего ты решила, что мне будет легко? Почему ты не дала мне чуть больше времени?
Ушла… Так уверенно и равнодушно… Каково тебе сейчас, Мариночка? Судя по вчерашнему, ни слезинки не прольёшь. Холодная, красивая моя… Морозова. Не стою я и одной твоей слезинки, девочка моя. Не надо, не плачь…
Стою, уперевшись в оконный косяк и смотрю в бескрайнюю пустоту за стеклом.
Допиваю очередную порцию и, еле доковыляв до дивана, с упоением проваливаюсь в долгожданное забытьё.
Мне снится дикий карнавал разврата. Я — эпицентр вакханалии, вокруг меня в безумном танце кружатся лица разных девушек. В тени похотливо ухмыляется Андрей, наслаждаясь происходящим. А потом появляется Марина. В её взгляде — лишь презрение и брезгливость. Она словно плывёт, прокладывая себе путь сквозь этот ядовитый туман, и исчезает за дверью, где