Не прощаясь она направилась дальше и без труда нашла нужную дверь. Я надеялась, что Щербинский закончит с Русланом раньше и мы сможем выйти отсюда как можно скорее. Но не упустила ее слов из виду. Может быть отчасти Наташа была права и во мне было столько же плохого, сколько и в остальных людях.

Но даже если это так, то у каждого из нас есть выбор. Быть честным или обманывать. Переживать за себя или окружающих. Изменять или оставаться верными. Принимать свои ошибки или возложить вину за них на всех вокруг.

Любить или…

Дверь напротив меня открылась и из нее вышел Щербинский.

— Пойдем, — он протянул руку, и я без сомнения вложила свою ладонь в его, понимая, что теперь иначе и быть не может.

И только потом спросила: — Куда?

— Домой. Мы идем домой, Олеся.

Эпилог

Год спустя.

“Известный адвокат по бракоразводным процессам, Макаров Руслан, был признан виновным в пособничестве легализации денежных средств, полученных преступным путем в особо крупном размере по предварительному сговору группой лиц. Звездному партнеру крупной московской фирмы не только назначили наказание в виде лишения свободы на три с половиной года в колонии общего режима, но и запретили в дальнейшем заниматься профессиональной деятельностью по специальности юрист”.

Я едва успела дочитать статью до середины, когда планшет из рук был нагло конфискован. Вместо него мне вручили бокал прохладного белого сухого вина.

В конце сентября в Италии стояла прекрасная погода, а на небольшой вилле, которая прилегала к винограднику, оказалось очень интересно проводить время.

— Не читай новости, там нет ничего интересного.

— Наоборот, мне полезно знать, что происходит дома, когда нас там нет.

— Волнуешься за бывшего? — Толя не грубил, но недовольство в его голосе читалось слишком явно.

Я приподняла бокал, рассматривая мужчину через тонкое стекло. Такой взрывной характер и такая удивительная способность рассуждать здраво ровно тогда, когда это требуется.

Мы приезжали сюда уже третий раз за год и всегда задерживались чуть дольше чем планировали. И теперь это тоже наш дом.

В тот день, когда Руслан предпринял последнюю попытку втянуть меня в свою жизнь и заставить вновь ему поверить, Толя не только отвел меня к себе, но и рассказал обо всем, что мы не успели и не стали обсуждать по дороге домой из Италии.

Он купил виноградник у моего отца. Не без помощи хороших знакомых и полезных связей легализовал бизнес через своего партнера, а еще через месяц положил документы мне на подпись. Фактически перепродал половину всего имущества мне.

— Я ничего не знаю про винодельни и бизнес, тем более как им управлять из России в Италии.

— Я тоже не знаю, но мы разберемся.

Этот диалог состоялся через неделю после того, как я стала свободной женщиной согласно букве Семейного Кодекса РФ.

Говорят, что некоторые отмечают развод шумно и с размахом. Почти так же как и свадьбу, только вместо белого платья — яркое и вычурное, вместо шампанского — кровавая Мэри, а вместо мужа… кто-то, кто мог бы скрасить будущее одиночество.

Я все это пережила и переболела давно. У меня не было ни сожалений, ни поводов для праздника. Скорее горечь от того, что наша с Макаровым красивая история была запачкана грязью и закончилась так некрасиво.

Со Щербинским отношения были похожи на американские горки. То тихая и беззаботная низина, то смертельные петли, взрывные ссоры и жаркие примирения. Классный секс, безумные поступки и всегда, абсолютно всегда внимание к мнению человека, которого ты любишь.

Толя умел слушать и слышать меня, но это вовсе не значило, что соглашался с каждым словом. Я же училась у него отстаивать свою точку зрения в равноправных отношениях.

Общение с мамой практически сошло на нет. Она так и не смогла принять моего разрыва с Русланом, до конца верила в его невиновность и правоту. С одной стороны ее преданностью зятю можно было только восхищаться, с другой я не понимала, почему она никак не хотела снимать свои “розовые” очки. Возможно, что видела в нем сына, которого у них с отцом не было. Или потому что верила, будто Макаров станет единственным, кто сможет отстаивать наши интересы и защищать от всех бед.

Мама осталась жить в той же квартире, что и раньше на пенсию и денежное содержание, которое я ей выделяла из доходов с винодельни.

Об отце я ничего не знала, кроме того, что у него все хорошо, и что Толя иногда с ним связывается. Этого было вполне достаточно, ведь сам папа ни разу обо мне ничего не спросил.

Но и это было не важно.

Рядом со мной был любимый и любящий мужчина. С ним было не страшно пускаться в разные авантюры, потому что все они касались нас обоих. И, кажется, что сейчас самое время сообщить Щербинскому, что мы оказались на пороге еще одной — очень важной, совсем не простой.

Я отставила бокал с непочатым вином в сторону, как делала последние несколько недель.

— Толя, нам надо поговорить.

— Надеюсь ты не собираешься уговаривать меня помочь твоему бывшему мужу сократить срок или смягчить наказание? — Ревность к Макарову была пожалуй единственность его слабостью. Не знаю почему и откуда она бралась, но с ней справиться было тяжелее всего.

— Нет. О нем мы говорить не будем вообще, — уверила я мужчину напротив.

Наконец-то Толя весь обратился во внимание и повернулся ко мне.

— Хочешь вернуться в Москву пораньше?

— Нет.

— Продать виноградник? Ты уже третий день подряд отказываешься пить вино. Что с ним не так? — Щербинский поднес бокал к носу, чтобы убедиться, что аромат все тот же и “букет” прекрасно раскрыт.

— С ним все отлично. Но ты, при всей своей начитанности и дальновидности все же что-то упускаешь.

Щербинский нахмурился и внимательно прилип ко мне своим сканирующим взглядом. Наклонил голову, о чем-то думал, сморщил лоб, но кажется так ничего и не понял.

— Толя, — я решила, что хватит с него этих шарад, — нас скоро станет больше. Как минимум на одного, но может быть и на два. Мама рассказывала, что у ее прабабушки была двойня, и хотя прошло три поколения, это все же…

Я не закончила свою фразу. Она утонула в поцелуе, таком нежном и сладком, немного алкогольном, чуточку щемящем, что дух перехватило.

—