— Проверяю подвал. — Мужчина останавливается на лестнице, направляя луч света вправо, в противоположную сторону от того места, где я стою, вжавшись в стену.

Черт, черт, черт.

— Сначала периметр, — говорит голос. — Нам нужно осмотреть еще миллион зданий. Гонсалес уже обходит внутренние помещения. Он почти закончил с восточным крылом и после направится сюда. Ты идешь наружу, со мной.

Ноги удаляются. Свет гаснет.

В горле пересыхает. Я должен выбраться из этого окна и спрятаться до того, как Харрис и его напарник доберутся до этой стороны периметра. Если я останусь здесь дольше, мне придется иметь дело с Гонсалесом. Хорошая новость в том, что, похоже, на улице есть множество мест, где можно укрыться, если только я выберу то, которое уже обыскали.

Используя стеллаж как лестницу, я подтягиваюсь и высовываюсь в окно, высматривая, нет ли кого-нибудь в поле моего зрения. Судя по мусорным контейнерам, которые очень нуждаются в очистке, я нахожусь в задней части здания. После рискованного маневра «толкай-тяни-прыгай», который привел к еще одной волне боли после приземления на гравийную дорожку, я стою, прижавшись спиной к стене из старого, выкрашенного в белый цвет кирпича.

Передо мной высокий деревянный забор окружает квадратную площадку, и по резкому запаху гари я догадываюсь, что здесь находится мусоросжигательная печь. Кажется, что мы находимся в глуши. Не видно ни дорог, ни зданий, кроме многочисленных сараев и грузовых контейнеров, которые принадлежат этому месту, чем бы оно не являлось. Я не имею никакого гребаного понятия что это и где.

Линия деревьев виднеется на расстоянии не меньше акра. Недостижимый оазис, пространство до которого покрыто сухой коричневой травой. Это похоже на насмешку — ты можешь спрятаться здесь, но удачи тебе в том, чтобы пройти такое расстояние незамеченным.

Хруст щебня под ногами предупреждает меня о приближении одного из мужчин, обыскивающих периметр. Нервы натянуты, но паника ни к чему хорошему не приведет, и я буду глупцом, если попытаюсь добежать до деревьев. Мои возможности сводятся к тому, чтобы завалить его и надеяться, что его напарника нет поблизости, или быстро найти место, где можно спрятаться.

Когда он проходит через ворота огороженной территории, я знаю, что долго он там не задержится. Остается только одно место, которое они могут тщательно не обыскать.

Через несколько секунд я оказываюсь погребенным среди мешков с вонючим, гниющим мусором. Не идеально, но это лучше, чем быть мертвым. Возможно.

Придется переждать этих ублюдков, возможно, до наступления темноты, и надеяться, что это место не очень хорошо освещено. Потом я улизну, найду дорогу и уберусь к чертям собачьим.

Но когда мой желудок снова сжимается, это не имеет никакого отношения к окружающему меня зловонию. Потому что, как только я уйду отсюда, я ничем не смогу помочь Эверли, пока не вернусь с подкреплением. Она останется одна, а я…

— Как, черт возьми, это произошло? — Это Харрис, стоящий прямо у моего мусорного контейнера. — У нас никогда не было проблем с охраной.

— Это все из-за того гребаного копа. Я знал, что если держать его здесь так долго, будут проблемы.

Что ж, полагаю, это ответ на вопрос, как много они обо мне знают.

Слышно, как кто-то роется в мусорном контейнере неподалеку. Надо мной жужжат мухи. В горле поднимается желчь. Мои мышцы напрягаются, готовясь сражаться среди мусора. Может быть, я смогу блевануть на них, чтобы отвлечь, сейчас это кажется вполне возможным.

— У меня было плохое предчувствие насчет этого ублюдка. Как он выбрался?

— Он работал с сучкой в соседней комнате. С горячей штучкой.

— Черт, надеюсь, ей еще не пустили пулю в лоб. Я надеялся получить кусочек, прежде чем ее уберут. Ждал, когда они с ней закончат.

Я закипаю, сидя в глубине мусорного бака. Я действительно прикидываю шансы выскочить из этой кучи мусора, застать их врасплох и свернуть им чертовы шеи, прежде чем у кого-то появится шанс наставить на меня пистолет.

Затем звук шагов удаляется.

— Давай, мужик. Его там нет. Нужно проверить другие здания, чтобы можно было отчитаться.

— Да. Он, наверное, уже добрался до дороги. Прошло не меньше пятнадцати минут с тех пор, как он вырубил Оксли. Может, и больше.

Смех.

— Не хотел бы я сейчас оказаться на его месте. Этот парень в полной заднице.

Оксли… Он, должно быть, имеет в виду Роджера.

Черт, надо было убить этого ублюдка, а не рисковать тем, что он доставит неприятности. Возможно, это заняло бы больше времени, но я мог бы справиться с ним, а потом перебить всех остальных в этом богом забытом месте, одного за другим. Потом я бы нашел того ублюдка с песочными часами, которому они подчиняются, запер бы его в одной из тех клеток в подвале и не спеша отправил в печь для сжигания мусора, где ему самое место.

Забавно, как легко перейти от роли блюстителя правосудия к тому, что парни из полиции называют самосудом, но с того момента, как я решил, что больше не буду ждать, пока они вытащат головы из своих задниц, план всегда был таким. Я решил сам стереть эту организацию с лица земли.

Мне было плевать, что это самоубийственная миссия.

Я с этим покончу.

Черт, еще пару месяцев назад я бы разнес это место в пух и прах — уничтожил бы их всех одним махом, не задумываясь о том, что под перекрестным огнем окажутся невинные, лишь бы покончить с ними.

А теперь…

Теперь, вместо того чтобы воспользоваться возможностью и раздавить этих ублюдков, как тараканов, я рискую позволить убийцам Сары уйти, а сам отправляюсь за подмогой. Это пустая трата времени, когда я мог бы разобраться с этим сам, самым грязным способом.

Но все эти разговоры с девушкой в соседней комнате изменили мои планы. Невинные — это больше, чем безымянные, безликие жертвы. А еще есть Эверли, которая знает меня до самых глубин моей гноящейся души.

Господи, у меня проблема.

Я выдыхаю и тут же жалею об этом, потому что это означает, что мне придется еще раз вдохнуть воздух помойки.

Забудь о девушке, Портер. Ты тупица.

Но пребывание вне этой комнаты дало мне ясность мысли, и я не могу избавиться от ощущения, что после двух лет выживания в этой крошечной комнатке Эверли Кросс не покинет это здание живой. Что после того, как она продержалась так долго, она не увидит ни меня, ни кого-либо еще.

Я чувствую это нутром.

Пока мужчины уходят, а я