Слова вылетают сами собой, как будто я их не контролирую. Господи, сколько месяцев я держала это внутри? Сколько ночей лежала без сна, прокручивая в голове нашу годовщину — тот момент, когда он объявил о разводе перед гостями, как будто речь шла о смене поставщика стройматериалов?

— Я понял, — говорит Руслан, и в его голосе слышится что-то новое. Усталость? Раскаяние? Не знаю. — Поверь, я понял. Мы можем теперь остановиться?

Остановиться? Во мне взрывается что-то горячее и злое. Он думает, что можно просто сказать "я понял" и всё встанет на свои места? Что я забуду унижение, боль, месяцы войны?

— Ты даже не извинился, — говорю я, и мой голос дрожит от напряжения. — Ни разу не сказал, что сожалеешь о том, что произошло в день годовщины. Не признал, что поступил жестоко.

Он вздыхает и проводит рукой по лицу. На его запястье поблескивают часы — те самые, которые я подарила ему на первую годовщину свадьбы. Интересно, помнит ли он об этом? Или для него это просто аксессуар, как и я была просто аксессуаром к его успешной жизни?

— Хорошо, — устало кивает Руслан. — Извини. Я сожалею о своих методах. Мог поступить деликатнее.

И тут меня прорывает. Нет, не просто прорывает — меня сносит цунами ярости. Все накопившиеся за месяцы эмоции выплескиваются наружу.

— О методах?! — вскакиваю я, опрокидывая стул. — Ты сожалеешь не о том, что разрушил нашу семью, а только о том, что сделал это некрасиво?! Какой же ты блин эстетичный ублюдок — тебе не жаль, что ты всё сломал, тебе лишь жаль, что это было не деликатно! Наверное, мечтал, чтобы я благодарно аплодировала, пока ты мне нож в спину втыкаешь? "Прости, дорогая, но я тебя предавал с изыском!" — да иди ты в жопу со своим художественным подходом к предательству!

Мои руки дрожат — от злости, от отчаяния, от безысходности. Господи, он действительно не понимает! Для него наш развод — это просто деловая сделка, которую можно было провернуть более тактично.

— Злата, успокойся...

— Не смей говорить мне успокоиться! — кричу я, и собственный голос кажется мне чужим. — Ты убил нашу любовь! Растоптал двенадцать лет нашего брака! Лишил Савелия нормальной семьи! А ты сожалеешь о методах?!

Руслан тяжело встает, его движения медленные, осторожные, словно он боится, что я кинусь на него с кулаками. И знаете что? Я действительно готова. Готова разбить ему нос, расцарапать это равнодушное лицо, заставить почувствовать хоть что-то настоящее.

— Ты не понимаешь...

— Что я не понимаю?! — перебиваю его я. — Что ты трус? Что двенадцать лет притворялся, что любишь меня, а потом в один прекрасный день решил, что хватит играть в счастливую семью?

Слова летят, как пули. Каждое попадает в цель, я вижу, как он морщится, но продолжаю.

— Знаешь, что меня больше всего бесит? — продолжаю я, подходя ближе. — Не то, что ты хочешь развода. Не то, что у тебя есть любовница. А то, что ты делаешь вид, будто мы просто не сошлись характерами. Будто никто не виноват, просто так получилось.

Я останавливаюсь прямо перед ним, так близко, что чувствую запах его одеколона — того самого, который покупала ему в подарок. Он смотрит на меня сверху вниз, но в его глазах нет прежней уверенности.

— Я не хотел причинять тебе боль, — говорит он тихо.

— Не хотел? — смеюсь я, и этот смех больше похож на всхлип. — А что ты думал будет, когда объявишь мне о разводе перед полным домом гостей? Что я обрадуюсь и скажу: "Ну, наконец-то, дорогой, я тоже устала от этого цирка?".

Вспоминаю тот вечер во всех красках. Как я стояла в своём лучшем платье — синем, которое он когда-то назвал потрясающим. Как разрезала торт, который сама же и заказала. Как улыбалась гостям, играя роль счастливой жены. А потом...

— Ты знаешь, что я запомнила больше всего из того вечера? — спрашиваю я, отступая на шаг. — Не твои слова о разводе. Не шок гостей. А их лица. Когда они видели, как я превращаюсь в посмешище у всех на глазах.

Руслан бледнеет, и я понимаю — попала в болевую точку. Наконец-то.

— А наш сын? Он постоянно плачет, — продолжаю я безжалостно. — Спрашивает, почему папа не любит маму. Почему мы не можем быть как раньше. И знаешь, что я ему отвечаю? Ничего. Потому что сама не понимаю, как объяснить ребёнку, что его отец — эгоистичная сволочь, которая думает только о себе.

— Хватит, — шипит Руслан, и в его голосе появляются стальные нотки. — Не превращай Савелия в оружие.

— А кто превратил? — отвечаю я. — Кто устроил этот цирк в день нашей годовщины? Кто решил, что мальчик должен узнать о распаде семьи от чужих тёток, которые потом полгода будут судачить об этом по телефону?

Мы стоим друг напротив друга, как два боксёра перед решающим раундом. Воздух между нами электрически заряжен — но не страстью, как раньше, а ненавистью. Когда мы умудрились зайти так далеко?

— Я же тебе уже не раз говорил, я не планировал так, — говорит он, наконец. — Просто... не выдержал.

— Чего не выдержал? — спрашиваю я. — Играть в счастливую семью? Изображать любящего мужа? Тебе так тяжело было терпеть мою компанию?

Он молчит, и это молчание говорит больше слов. Господи, неужели я действительно была для него обузой? Помехой на пути к настоящему счастью?

— Отвечай, — требую я. — Скажи мне в лицо: я была плохой женой? Плохо готовила? Не следила за собой? Надоела в постели?

— Злата...

— Нет, скажи! — кричу я. — Я имею право знать! Тринадцать лет жизни — не хухры-мухры! Скажи, что именно тебе не нравилось. Может, я слишком много говорила? Или мало? Может, не те книги читала?

Слёзы застилают глаза, но я их сдерживаю. Не дам ему увидеть, как мне больно. Не дам повода пожалеть меня — мне не нужна его жалость. Мне нужны ответы.

— Дело не в тебе, — говорит он тихо. — Дело во мне.

— Красивые слова, — фыркаю я. — Очень удобно. "Дело не в тебе, дорогая, просто я изменился". А что изменилось, Руслан? Что именно?

Он отворачивается к окну, смотрит на двор, где когда-то играл маленький Савелий. Помню, как он учил его кататься на велосипеде. Как они вместе строили снеговика прошлой зимой. Неужели всё это ничего не значит?

— Я устал притворяться, — говорит он, не оборачиваясь.

— Притворяться в чём?

— Что я счастлив. Что мне нравится наша жизнь. Что я не мечтаю о чём-то другом.

Его слова падают в тишину кухни, как камни в воду. Я чувствую, как внутри всё обрывается. Значит, всё это время он мечтал о другой жизни? О другой женщине?

— И давно ты мечтаешь о другом? — спрашиваю я, удивляясь собственному спокойствию.

— Не знаю. Года три. Может, четыре.

Четыре года. Четыре года он жил рядом со мной и притворялся. Целовал меня и думал о другом. Говорил "люблю" и планировал уход.

— И всё это время ты играл роль? — голос мой звучит странно, словно я говорю через вату.

— Да.

Одно слово. Просто "да". Но этого "да" достаточно, чтобы разрушить остатки моих иллюзий.

Я опускаюсь на стул, ноги больше не держат. Четыре года обмана. Четыре года, когда я строила планы на будущее, мечтала о втором ребёнке, покупала ему подарки и радовалась его успехам. А он всё это время считал дни до ухода.

— Значит, когда мы ездили в Турцию два года назад...

— Я уже знал, что хочу развода.

— А когда праздновали твой день рождения в прошлом году...

— Да.

— А когда занимались любовью...

— Злата, не надо.

— Надо! — взрываюсь я снова. — Я имею право знать! Когда ты трахал меня, ты думал о ней? Или это было просто развлечение между делом — пока основная любовница не освободилась? Отвечай, сволочь, или я сама придумаю ответ и выцарапаю его у тебя на роже!

Руслан резко поворачивается, его лицо искажено гримасой.

— Не опускайся до этого.

— До чего? До правды? — встаю я. — Ты же сам сказал — четыре года притворства. Значит, и в постели ты притворялся. Изображал страсть, которой не чувствовал. Стонал от удовольствия, которого не испытывал.