— У тебя был отец, слишком слабый, чтобы бороться за участие в твоей жизни. Муж твоей матери, напротив, поддерживал тебя всеми возможными способами. В обычных обстоятельствах ты могла бы этим дорожить; это компенсировало бы то, что ты лишена биологического отца, и ты с радостью считала бы отчима своим настоящим папой. Но это не обычные обстоятельства. Человек, который считает себя твоим отцом и утверждает, что любит тебя, осужден на пожизненное, и мысли о нем, как о настоящем отце, не принесут тебе ничего, кроме чувства вины.

Я плотно зажмурила глаза.

— Я так любила его, когда была ребенком.

— Конечно, любила. Могу поспорить, что он дал тебе все основания любить его. Полагаю, его письма заставляли тебя чувствовать себя обожаемой и особенной. Я думаю, ты для него особенная в том смысле, в каком человек может быть особенным для такого, как он. Ты не можешь чувствовать себя виноватой за то, что когда-то любила его.

Я тяжело сглотнула.

— Когда мне было семь лет, дети на детской площадке, заявили, что услышали от родителей: он убил человека. Я рассказала Андрею об этом. Он ничего не подтвердил и не опроверг, просто сказал, что я услышу о нем много чего и что не все из этого правда. Его больше беспокоило другое: они говорили, что я не его биологическая дочь. Он сказал мне: что бы я ни услышала, я никогда не должна забывать, что он мой отец и что он любит меня.

Подняв голову, я встретила взгляд Германа и продолжила.

— Мама сказала, что дети солгали. И поскольку он не признался в убийстве и заявил, что я услышу о нем ложь, я решила поверить, что все было неправдой; что это была одна из многих лживых историй, которые я услышу.

Руки Германа нежно обхватили мое лицо.

— Ты была ребенком, Агата. Ни один ребенок не найдет причин воспринимать любящего отца убийцей. Ты верила в то, что имело для тебя смысл, и, да, в то, во что ты хотела верить. Если бы речь шла речь о другом ребенке, ты бы стала винить его за это?

— Нет, — тихо признала я.

— Но чувство вины все еще остается, и тебе кажется, что с тобой должно быть что-то не так, и тот факт, что он утверждает, что любит тебя, только укрепляет это убеждение. Но с тобой все в порядке. Я верил, что Лиза любит меня. Я не любил ее в ответ, но мне был дорог человек, за которого она себя выдавала. Значит ли это, что со мной что-то не так?

Я нахмурилась.

— Нет. Она манипулировала тобой и показывала тебе то, что, по ее мнению, заставило бы тебя заботиться о ней.

— Звучит знакомо?

Я бросила на него яростный взгляд.

— Заткнись.

— Потому что я обосновал свою точку зрения?

— Да.

Он нежно поцеловал меня.

— С тобой все в порядке. Скажи это.

— Только если ты тоже это скажешь, — его глаза потускнели. Я слабо улыбнулась. — Не так просто, правда?

— Нет. Но разница между тобой и мной в том, что я не хороший человек.

Я фыркнула.

— Думаешь, я не испорчена по-своему?

— Ты направляешь свои негативные эмоции в продуктивное русло. Я всегда делал наоборот.

— Это неправда. Посмотри, где ты находишься сегодня. Посмотри, насколько ты успешен и сколько у тебя социальной и личной власти. Драки — лишь один из способов выплеснуть гнев и чувство вины. Но это не единственный способ.

Крепче прижавшись ко мне, Герман снова поцеловал меня.

— Я не думал об этом в таком ключе.

— А следовало бы. Я думала, ты умный.

Его рот изогнулся в хитрой ухмылке.

— Я умнее тебя.

Я ахнула.

— Эй!

— Ты пыталась бороться с неизбежным. Кто так делает? — он прикусил мою нижнюю губу. — Ты всегда должна была быть моей, Агата. Я никогда не хотел ничего и никого так сильно, как тебя. С первого раза, когда ты у меня появилась, я понял, что мне будет очень сложно от тебя отказаться. Нет, я знал до этого, просто до меня не доходило.

— Если честно, ты был очень закрытым. Я никогда не понимала, чего ты хочешь.

— Я могу сказать тебе прямо сейчас, чего я хотел, — его улыбка стала жаркой. — Но ты должна знать заранее, что многое там было из разряда восемнадцать плюс.

— В таком случае рассказывай.

Глава 39

Палец Германа обвел контур моего рта, пока я стояла перед ним на коленях, одетая только в рубашку, которую он приказал мне расстегнуть, и сосала его член с такой силой, что у меня болели щеки.

Я проснулась посреди ночи от того, что в моей голове роились идеи для очередной книги, наступило душевное беспокойство. Не желая будить его, я тихонько надела его рубашку и спустилась вниз. Устроившись перед большими окнами, я начала записывать каждую из идеи в свой блокнот.

Через полчаса Герман спустился вниз, абсолютно голый. Его член был очень твердым, и было жаль тратить это впустую.

Опираясь одной рукой на мой затылок, он наблюдал за тем, с каким удовольствием я брала его в рот.

Одной рукой я сжимала основание его члена, а другой дразнила свой клитор. Он сказал мне, что если я хочу, чтобы его член был в моей киске, мне придется потрудиться — это должно было меня разозлить, но мне понравился вызов.

Я мучила его по меньшей мере десять минут подряд, прежде чем взять в рот, облизывала, покусывала, гладила, царапала и целовала яйца, внутреннюю поверхность бедер и член. В конце концов, он огрызнулся, чтобы я «перестала выпендриваться и поработала ртом».

Даже когда я сосала, я использовала свой язык, чтобы свести его с ума — терла уздечку и проводила по всей длине члена. Каждый раз, когда я мурлыкала или сглатывала, он ругался сквозь стиснутые зубы.

Смочив клитор еще большим количеством своих соков, я стала тереть его сильнее. Мой собственный оргазм был не за горами. Я чувствовала, как он подкрадывается все ближе, затягивая меня глубже и глубже, делая мою киску все более влажной и все более горячей. Чем ближе он был, тем неистовее я сосала.

По моей шее и лицу разлился румянец, так как фрикции продолжали нарастать. Мелкая дрожь пробирала меня с ног до головы, и я громко стонала...

— Не кончай.

Я посмотрела на него очень злобно, несомненно, стреляя огнем из глаз.

— Ты не сможешь этого сделать, пока я не окажусь