Дверь в дальнем конце коридора с грохотом вылетела с петель, от удара чем-то тяжёлым. В клубах дыма и пыли ввалились фигуры.

Элай. Он шатался, лицо в саже и крови, рука прижимала бок, где темнело пятно. Но он был на ногах. И его глаза... Они горели. Красным. Но не безумным, слепым светом монстра. Это был огонь ярости, сосредоточенности, боли. Он искал меня.

Рядом, опираясь на плечо коренастого бойца в потёртой форме «Шторма», ковылял Леон. Бледный как смерть, перевязь на плече промокла кровью, но в его здоровой руке был пистолет, и взгляд, устремленный вперед, был холодным и неумолимым.

Наши глаза встретились. Всего на мгновение.

Взгляд Элая—облегчение, тревога, немой вопрос.

Мой—надеюсь, ответил:Жива. Готова.

Леон лишь скользнул по мне ледяным оком, оценивая, и кивнул в сторону глубь бункера.Действуй.

И тогда Грейсон двинулся. Из тени за колонной. Его взгляд метнулся от Элая к Леону, полный ненависти. А потом упал на меня. На ту, что осмелилась сопротивляться. Которая была причиной провала. Которая только что убила его человека. В его глазах вспыхнуло чистое, нечеловеческое безумие. Он поднял руку. В ней был не пистолет. Компактный автомат. И ствол его был направлен... не на Леона, не на Элая. На меня.

Время замедлилось. Чёрная точка дула была единственной реальностью. Палец Грейсона сжимал спуск. В голове пронеслись не картинки, а ощущения: тепло крови Сиян на моих руках, ледяная дрожь Элая в приступе мутации, унизительная хватка Леона. Страх. Боль. Потери. И чистая, белая ярость.За всё. За всё, что он отнял. За всё, что он мог отнять ещё. Это был не просто выстрел. Это был приговор. Его и моей старой жизни. Мышцы запомнили стойку. Я вскинула пистолет, поймала мушку на его силуэте. Дыхание замерло. Курок ушел назад плавно, как во сне.

Выстрел.

Один. Точный. Громкий в внезапно наступившей тишине.

Пуля ударила Грейсона чуть выше переносицы. Его голова резко дёрнулась назад, будто кто-то невидимый рванул за невидимые нити. Безумие в глазах сменилось шоком, непониманием. Как? Автомат выпал из его ослабевших пальцев, грохнувшись на бетон. Он пошатнулся, его взгляд, уже мутнеющий, все ещё был устремлён на меня. Полный ненависти и... удивления?

Ты не ожидал, что проиграешь. Что твоя месть обернётся вот этим — пулей в лоб от той, кого считал слабой.

Потом его колени подогнулись, и он рухнул вперёд, как подкошенный.

Тишина.

Она оглушила меня громче любого выстрела. Я опустила пистолет. Рука дрожала так сильно, что казалось, оружие вот-вот выскользнет из пальцев.Я убила его. Осознанно. Холодно. Месть свершилась. Пустота сменила ярость. В ушах звенело.

— Чисто! — крикнул кто-то из бойцов Леона, прочёсывая дальние углы.

Бой стихал. Последние сопротивлявшиеся сдавались или добивались.

— Девчонка!

Я резко обернулась. Один из бойцов Леона выводил из боковой двери хрупкую фигурку.Мэйли.

Она была бледной, как мел, глаза — огромные, наполненные слезами. Дрожала, но шла сама.Живая. Не тронутая.

Камень свалился с души.Сиян… мы спасли её.Твоя жертва не напрасна.Я хотела что-то сказать, но слова застряли в горле. Просто кивнула. Боец, понимающе склонив голову, увёл девочку в сторону, пытаясь её успокоить.

И тогда я увидела Элая.

Он стоял, прислонившись к стене, одной рукой сжимая бок, где темнело кровавое пятно. Его лицо было искажено гримасой боли, зубы стиснуты так сильно, что казалось, вот-вот треснут. Но хуже всего были глаза.

Они горели.

Красным, адским светом, пульсируя, как раскалённые угли. В них бушевала буря — мутация, боль, ярость.Он терял контроль.

— Элай! — я рванулась к нему, забыв про усталость, про дрожь в ногах, про всё.

Мои пальцы судорожно полезли во внутренний карман броника. Шприц. Голубоватая жидкость внутри мерцала, как живая.

— Держись!

Его взгляд, полный боли и борьбы, встретился с моим. В нем был вопрос, доверие, отчаянная надежда.

— Рука! Дай руку! — закричала я, хватая его дрожащее предплечье. Вены прятались под напряженными мышцами, кожа была влажной от пота.Где же?..

Наконец, под локтевым сгибом—синяя жилка.

И я вонзила иглу. Нажала поршень до упора.

Голубая жидкость исчезла в его вене.

Он замер.

Весь.

Дрожь прекратилась. Он вдохнул полной грудью, как ныряльщик, вынырнувший из глубин. Глаза его закатились на секунду, потом снова открылись.

Красные.

Все те же пронзительные, странные глаза. Но безумие ушло. Адский свет погас, сменившись знакомой усталостью, болью, но и—ясностью. Человеческой ясностью.

Он слабо улыбнулся. Его пальцы — холодные, но сильные — накрыли мою руку, всё ещё сжимавшую пустой шприц.

— Чувствую… — его голос был хриплым, но твёрдым. Он посмотрел на шприц, потом — в мои глаза. — Работает… Лэйн…

Он сделал ещё один глубокий вдох, и в этом вздохе было столько облегчения, что у меня самой подкосились ноги.

Я провела ладонью по его щеке. Слёзы — горячие, солёные — катились по моему лицу сами.

Сиян… спасибо… Ты спасла его.

Я обернулась. Леон стоял над телом Грейсона. Он не попирал его ногой, не ликовал. Он просто стоял. Смотрел на труп человека, уничтожившего его империю — человека, в чьих жилах текла кровь убийцы его сына. На его лице не было ни торжества, ни скорби. Только пустота. Глубокая, бездонная пустота, как кратер после взрыва. Он добился мести. И в этом не было ничего, кроме пепла.

Его ледяной взгляд скользнул по Элаю (стоявшему теперь чуть устойчивее, с ясными, хотя и красными глазами), по мне, по перевязанной Мэйли, которую осторожно поддерживал один из бойцов Леона. Короткий, едва заметный кивок. Признание? Конец.Его война закончилась.А мы же были просто тенями, выжившими на его поле боя.

Он развернулся и пошёл прочь, опираясь на своего человека. Не оглядываясь. Просто растворился в дыму и тенях коридора, как призрак собственного прошлого.

Мы с Элаем остались стоять среди руин.

Тело Грейсона у наших ног казалось внезапно меньше, почти ничтожным. Символ сожженных мостов обратился в пепел. В кармане броника, у самого сердца, давил пустой шприц — не просто последний дар Сиян, а исполненный обет. В углу, прижатая к стене бойцом, всхлипывала Мэйли — хрупкий росток чистоты, пробившийся сквозь адский бетон.

И тогда рука Элая нащупала мою. Не просто поддержал, а притянул к себе, сплёл наши тела в единый узел выживших. Его пальцы, холодные и