– Спасибо, что позвонила, дочь, – говорит мне напоследок мама, когда я уже открываю дверь, чтобы проводить их, – я это очень ценю. Я рада, что настало время, когда ты во мне нуждаешься.

– Обычно родители радуются самостоятельности своих отпрысков, нет?

– Ты подростком была самостоятельная, хватит. Дай маме побыть нужной.

– Ладно, – улыбаюсь, – будь. Но ты и раньше была, зря ты так.

– Пока, Риточка, и, если что, звони, не стесняйся, – прощание с отцом выходит более простым и менее эмоциональным.

Это хорошо, я уже не знаю, куда себя девать от смущения, не привыкла я ко всякого рода сентиментальностям.

Закрываю дверь и только сейчас вспоминаю про Демида. Вот уж кого точно стоило выпроводить. И почему родители этого не сделали? Помогли бы. Но они с чего–то решили, что нам с Волчанским надо поговорить, расставить точки над «и», как будто мы этого уже не делали.

Медленно возвращаюсь на кухню и застаю забавную картину. Демид безотрывно смотрит на двойняшек, а они точно так же безотрывно смотрят на него. Других мужчин дети так не рассматривали, ни папу, ни Андрея. Неужели дети способны интуитивно распознать своего отца?

Дурацкая мысль. Очень дурацкая и сопливая. Я должна гнать ее от себя далеко и подальше. Но не могу.

Я ведь уже мечтала! Мечтала о том, что у нас с детьми стандартная семья с папой, не только с мамой. И папа обязательно любящий и, желательно, родной.

Да, как ни странно, не смотря на всю мою антипатию к Волчанскому, отца я своим детям хотела родного.

Я верю, что есть мужчины, которые хорошо относятся к не своим отпрыскам, знаю, что есть отцы, отвратительно поступающие с родными детьми. Всякое бывает, идеальной формулы бытия нет, слишком много вводных задействовано в каждом индивидуальном случае. Но мне все равно хотелось родного папу двойняшкам.

Хоть ты тресни! Но я только такую картинку считала идеальной, а потому и не сбыточной. Я не могу простить Демида только из–за фантазий в моей голове. И хватит себя винить в том, что у моих детей нет рядом отца. И сама идеальная картинка наверняка навеяна этим чувством вины. Глупо.

Тем не менее вместо того, чтобы выгнать Волчанского, я произношу другое.

– Знаешь, сейчас бы нам заговорить о том, по каким правилам я буду разрешать быть тебе воскресным папой, ведь это было бы справедливо по отношению к двойняшкам и тебе, не будь ты тем, кто ты есть. Но я скажу, что мне нужна безопасность от твоих родителей и от кого бы то ни было связанного с ними. Иди и займись этим, хватит уже телепаться. И раз выбрав сторону, не меняй ее, что бы с тобой не случилось в процессе. Глава 62

После моих слов на кухне наступает тишина. Вернее, она и была здесь до того, как я заговорила, разве что теперь все взгляды обращены на меня. Я разрушила гляделки необычного трио.

Все–таки правильно говорят, женщину с ребенком легко окрутить, стоит только проявить интерес к ее отпрыску. Вот и я даю слабину, перестаю настаивать на том, чтобы Демид ушел и забыл к нам дорогу.

«Он нужен. Пока во всяком случае. Ты не знаешь, как сражаться с его родителями, будет недальновидно избавиться хоть от плохонького, но информатора», – тут же находит уважительную причину перемирию с Волчанским мой внутренний голос.

И я не могу не согласиться с этим голосом. В данный момент Демид представляет для нас с детьми не только опасность, но и защиту.

– Никогда бы не подумал, что мои родители смогли помочь нам помириться, – говорит наконец Волчанский.

– Нет, мы не помирились, мы примирились друг к другу. Чувствуешь разницу? – прохожу вперед и сажусь за стол. – Я просто действительно не знаю, что теперь делать. Конечно, мне было бы гораздо проще, если бы ты не убедил себя в том, что обязательно нужно меня найти, тогда, глядишь, я бы и дальше спокойно растила двойняшек вместе со своими родителями и не боялась угрозы твоих. Но уже как есть, история не терпит сослагательного наклонения. И появился шанс, что у Антошки и Сашеньки будет родной отец.

– Рита, – Демид берет меня за руку, – обещаю, ты не пожалеешь, что дала мне этот шанс.

– У детей отец, я сказала, а не у меня ты, – грубо возвращаю свою руку себе, – не зарывайся. И я не сумасшедшая, чтобы инициировать твое отцовство. Делай, что хочешь со своими родителями, но я не дам тебе быть папой официально, на бумаге. Пока существует угроза от них, придется тебе трудиться на голом энтузиазме.

И мне хоть какая–то гарантия, что детей не уведут, воспользовавшись моей внезапно проснувшейся добротой.

Вообще, это так низко: делить детей. Вот честно. Они ведь живые существа, маленькие личности, а их делят между собой большие дядьки и тетки. И я сама поспособствовала этому. Свою вину я не могу отрицать.

Неважно, что я не выбирала стать матерью именно в тот момент, когда стала. Как неважно и то, что Демид мне не виделся проблемным кандидатом в отцы, все–таки он никогда не был неработающим алкоголиком. Все это неважно. У меня в голове сидит комплекс. Мать виновата в любом случае.

Возможно, отсюда и проблемы в общении с моей матерью. Более ранние, естественно, сейчас–то, тьфу–тьфу–тьфу, все между нами нормализовалось.

Короче, проблемный я человек. Проблемный, истеричный и зажатый. Еще и с комплексами. И загнала сама себя в ловушку, и детей прихватила.

– Риточка, что с тобой? Я полностью согласен на твои условия, не плачь, – Демид пытается заглянуть в мои глаза, но я с силой зажмуриваюсь и отворачиваюсь.

– Чего тогда сидишь? Иди! – произношу надрывно.

– Так я знаю, что сейчас делают мои родители, рано мне пока идти к ним. Давай я лучше тебе помогу. Что надо делать? Дети поели, им же можно погулять, да? По полу. На улицу не пойдем, если ты волнуешься. Подгузники, может, поменять? Я смотрел ночью, как это делается, я попробую, научусь, справлюсь, – суетится Волчанский, доставая из стульчика сначала Антона, а потом и Сашу. – Ты, главное, не волнуйся. Ты слишком перенервничала, устала ото всего, я понимаю. Но ты теперь не одна, есть я. Ты отдыхай или поработай, а я за детьми присмотрю, научусь заодно. Я все равно абсолютно свободен, мне некуда торопиться.

– Работай? – вопросительно выгибаю бровь. – Ты серьезно? А где же пафосное – я вас