— Всем добрый вечер, — в комнату входит парочка, и я забываю, как дышать. Никогда в жизни я не видела таких красивых людей. Высокий парень, похожий на актера Голливуда, и шикарная блондинка в обтягивающем платье.

— О, у нас гости! — изучающе разглядывает он меня. Подходит ближе и протягивает большую красивую ладонь. — Давай знакомиться, девочка. Меня Альберт зовут, — говорит, никого не смущаясь. — А ты… — заглядывает в лицо.

— Елена. Гусева, — будто в мышеловку, вкладываю руку в сильные пальцы. И краснею до корней волос.

Глава 6

— Что хоть сказал ваш гребанный колдун? Он берется? Дает гарантии? Маму можно спасти? — порывисто бросает Альберт, аристократично разделывая кусок мяса.

— Он провел сеанс, — вздыхает Катерина. — Любе стало легче. Она даже повеселела, — рассказывает бойко.

— Это палево, Катя. Очередная халтура. Не лечение, а манипуляции с сознанием, Катя, — обрывает ее Валерий Георгиевич и переводит строгий взгляд на сына. — Сегодня у нас медперсонал решил прогулять. Свяжись с Касаткиным. Что за дела? Я не люблю раздолбайства. Хорошо, Алена с нами и вызвалась помочь, — улыбается мне.

— Да, папа. Сейчас вызову. Поговорю, — кивает Альберт, откладывая приборы в сторону. — Мобильный мне принесите, пожалуйста, — очень вежливо просит прислугу и она тот час срывается с места. — Алена, вы нас спасли, — замечает совершенно серьезно. — Даже не знаю, чтобы мы делали…

— Главное — оказаться в нужном месте в нужное время, — лениво тянет девушка Альберта и смотрит на меня уничижительно. Как на попрошайку.

— Спасибо, — поднимаюсь из-за стола. Засиделась я тут с господами новыми русскими. Аж самой противно. — Пойду к Любови Даниловне. Посмотрю, как она там, — поспешно иду к выходу.

— Альберт, мы, кажется, в ночной клуб собирались, — слышу жеманный Маринин голос, и мурашки бегут по спине.

Какая же она противная и заносчивая. И теперь не кажется мне красивой. Просто вульгарная девка. Упаси меня, господи, от таких знакомых.

В спальне у Любы царит тишина. Мерно тикают часы на стене. С улицы доносятся приглушенные голоса охраны. Мягкий свет обволакивает, заставляя забыть мелкие неприятности сегодняшнего слишком длинного дня.

Забравшись с ногами в огромное плюшевое кресло, сворачиваюсь клубком. Кладу голову на покатый велюровый подлокотник, мягкий как подушка. И мечтаю. О своем доме, пусть не таком богатом и красивом. Но не это же главное, правда?

О здоровых детях. И о нашей с Олегом любви. Пусть она не кончается. Представляю мужа полковником, а себя — доктором в обычной районной поликлинике. Особую карьеру я делать не собираюсь. Для меня главное, муж и дети.

«Может, надо было остаться дома?» — вздыхаю я и только сейчас понимаю, какой косяк упорола. Могла замерзнуть дорогой или оказаться в руках каких-нибудь бандитов. Мне повезло сегодня. Просто повезло.

Вот только Плехову я ничего не скажу. А то отругает сам, да еще моим родителям нажалуется. А они с ума сойдут от беспокойства.

Тихо приоткрывается дверь, разгоняя прочь мои мечтания, страхи и тревоги. В комнату входит Альберт.

— Можно? — спрашивает негромко.

— Да, конечно, — подскакиваю с места. — Мне выйти?

— Нет. Останьтесь, Алена, — мотает он головой. — Я на минутку. Посмотреть, как мама.

— Спит после обезболивающего, — докладываю, как на обходе.

— Это хорошо, — кивает он. И наклонившись к матери, осторожно касается губами ее лба. — Выздоравливай, мам. Не уходи. Слышишь? Ты нужна мне, — шепчет едва уловимо. И я чувствую себя нелепо, словно чужую исповедь подслушала.

— Спокойной ночи, — бросает Альберт уже в дверях. А в комнату немного погодя вплывает Катерина.

— Так, Аленка, Люба спит. И тебе надо отдохнуть. Гостевых у нас нет. Валера чет лопухнулся, когда дом строил. Поэтому ляжешь у меня… На другой половине кровати, — тараторит она полушепотом. Подходит к сестре. Что-то проверяет. Поправляет одеяло.

«Повезло Любе. Она окружена вселенской любовью. А значит, должна поправиться», — рассуждаю, устраиваясь в кресле поудобнее.

— Да я и тут могу, — выдыхаю растерянно.

— Ну, с какого? Ты же не прислуга, правда? — смотрит она на меня внимательно. — У нас смежные комнаты. Двери откроем, если Люба проснется, сразу к ней прибежим. Но обычно на этих лекарствах она спит до утра.

— Она даже не поела, — вынимаю из тонкой Любиной руки иголку и отодвигаю в сторону стойку с капельницей.

— Есть можно только до трех часов дня. Она, когда от Архипа вышла, покушала. Бодрая была такая. Все-таки дядька золотой. Дай бог, поможет!

— Медицина все же надежнее, — пытаюсь вернуть Катю в реал.

Дед Архип приходится мне дальним родственником, но в его великий дар никто у нас не верит. Папа его презрительно зовет ветеринаром. Зубы дед лошадям хорошо заговаривает. Но в анатомии вообще не разбирается. Но туда же! Лечить! Гробит людей заскорузлыми руками и косными дурацкими теориями. А вот приезжие почему-то другого мнения. Но кто я такая, чтобы спорить или отговаривать?

Мне бы тут до утра пересидеть и свалить к себе, в рабоче-крестьянскую жизнь. У меня хоть родители — элита, но поселковая. На уровне нашего Вербного. Мама — главный бухгалтер в совхозе, а папа — главный врач в районке. Прислуги у нас нет, личного водителя тоже. И сами мы от сохи.

Уткнувшись носом в чистую накрахмаленную наволочку, пахнущую лавандой и жимолостью, думаю об Олеге. Скучаю по нему. И себя ругаю почем зря. Вот же дура! И почему одна поперлась? Олежка был прав. И больше всего на свете хочу завтра после практикума сразу рвануть домой. Ну его, город этот. Что я тут не видела?

Глава 7

Проваливаюсь в сон. И почему-то оказываюсь у нас на реке. Бегу по пляжу, зову Олега. А он идет и будто не слышит меня. А потом в лодку прыгает и плывет куда-то. А на корму лодки большая серая цапля садится и закрывает его от меня своими свинцовыми крыльями. Смотрю вслед лодке, цапле. Зову истошно любимого… И просыпаюсь, как будто кто-то за плечо дергает.

В спальне темно. Катерина спит, прихрапывая, а вот из соседней комнаты доносится слабый стон. Потом сильнее.

Подскочив на ноги, бегу к Любови Даниловне. Щупаю пульс, но тут и без осмотра ясно. Плохо дело. Дыхание порывистое, пульс очень слабый, глазные яблоки закатились. Нехорошо это.

— Катерина Даниловна, — несусь обратно в спальню.

— А? Что? — испуганно садится она.

— Любовь Даниловна… Врача надо срочно!

— Сейчас, — слетает она с постели. Надевая на ходу халат, бежит звонить. А я возвращаюсь к больной и пытаюсь реанимировать, как меня учили в универе.

Где-то на улице кричат друг на друга мужчины, хлопают дверцы, кто-то бьет по газам. Какие-то люди ходят по коридору, заглядывают в комнату. Но мне нет до них никакого дела. Мне бы Любовь Даниловну откачать.

Ввожу повышенную дозу бета-адреноблокатора, заставляя слабое сердечко биться побыстрее. Слышу, как ускоряется дыхание, и оглядываюсь на Катерину.

— Ты — молодец, девочка. Тебя бог нам послал, — утирает она слезы.

А я снова нащупываю пульс. И улыбаюсь очнувшейся Любочке.

— Как вы себя чувствуете, Любовь Даниловна?

— Я куда-то летела, а ты меня вернула, Аленка. Словно за руку дернула, — слабо откликается она. Машинально поворачивается на шум приближающихся шагов.

— Отойди от больной, Гусева. Тебе кто позволил к ней прикасаться? Пошла вон отсюда тупица, — рявкает Касаткин, быстрым размашистым шагом входя в комнату. Заспанный злой, небритый, немного обалдевший. — Как ты тут оказалась? Со скорой приехала? Выгнать тебя надо оттуда. Ты же бездарь. Тебе только утки выносить. И фамилия подходящая. Гусева с утками.

В ужасе отхожу в сторону. Сейчас Акула все свои косяки свалит на меня. Так и засудить могут. А у моей семьи не найдется денег на толкового адвоката.

«Что же теперь делать?» — прислонившись к стенке, стою ни жива ни мертва. Я же помочь хотела! И вроде все наладилось. Люба очнулась. Но Касаткин будет свою линию гнуть. Надо, наверное, звонить папе, Олегу. Как-то выбираться из этой передряги. Сбежать, пока не поздно.