— Юль, ну она же специально так сделала. Чтобы ты увидела. Неужели не понимаешь?

Это была попытка от отчаяния, и она ожидаемо провалилась.

— Юра, я все прекрасно понимаю, не считай меня дурой. Просто это подтвердило, что у нас с тобой ничего не выйдет.

— Почему?

Обычно чем больше я психовал внутри, тем спокойнее казался внешне. Но на этот раз с трудом держал себя в руках, хотелось орать и материться. Зато она была как статуя с гипсовой маской вместо лица.

— В какой-то момент я понадеялась, что получится. Мне и правда этого хотелось.

— Больше не хочется?

— Нет. И не говори, что все твои бабы… что всё это было раньше, а теперь по-другому. Люди не меняются.

— Да почему?! Почему ты так уверена?

— Юра, мой отец был точно таким же, как ты. Очень красивый и очень… любвеобильный. Мать говорила, что они были очень счастливы. Целых пять лет. А потом он ушел к ее подруге. И не говори, что ты не такой. И что это может случиться с любым. Да, может. Но у тебя всегда будет гораздо больше соблазнов, чем у других. И… я не готова рисковать собой. Я только-только начала себя по кусочкам собирать. Да, с твоей помощью. И очень тебе за это благодарна. Но не хочу с твоей же помощью разбиться снова. Прости, что дала тебе какую-то надежду, но… нет.

— Юля! — я сделал шаг к ней, но она резко выставила передо мной ладонь с крепко сжатыми и выгнутыми назад пальцами.

Этот жест сказал мне намного больше, чем любые слова.

Вечером после работы я завалил в первый попавшийся бар и все-таки набрался в хлам. Подкатила какая-то размалеванная девка. Я даже имени ее не спросил, но через час мы уже были у меня дома, в постели. Ничего, кроме тупой пьяной злости, которая вылилась в такое же тупое пьяное желание.

Воздержание и бухло сыграли злую шутку: скорострел — вечное мужское пугало, почти как нестояк. Желание трансформировалось в минуту нелепых движений и секундную разрядку, а злость осталась.

— Хм… А секс-то будет? — с недоумением уточнила девка.

— Наверно, нет, — ответил я, откатившись от нее.

— Коз-зел! — выплюнула она, оделась и ушла, бахнув дверью.

Козел натянул трусы, вышел на кухню и вылакал в одну дивизию полпузыря виски, довершив тем самым начатый процесс положения риз. Исполняя при этом самые замшелые хиты «Ретро-FM», что-то там про дым сигарет с ментолом:

— А я-а-а нашел другую, хоть не люблю, но целую!

Песня навела на гениальную идею. Надев джинсы и футболку, прямо так, в тапках, спустился в круглосуточный миник и купил две пачки сигарет, хотя не курил уже года четыре. Наличка еще оставалась, и я решил полирнуть коньячком, но его мне продавать отказались, ссылаясь на какие-то там идиотские законы. И это мне не понравилось. Пока я неторопливо, подробно и доходчиво объяснял, на каком органе вертел эти самые законы, кто-то вызвал полицию.

Я даже посопротивлялся немного, но больше для виду, потому что остатком сознания понимал: силы неравные. Двое ментов затолкали меня в патрульную машину, которая куда-то поехала, но скоро остановилась. Видимо, они решили, что возиться со мной нерентабельно, вытряхнули мелочь из карманов и выкинули прямо на проезжую часть. Хорошо хоть не на ходу.

Я лежал на асфальте, смотрел в черное небо и ловил открытым ртом снежинки. Было как-то… нежарко. Все-таки футболка и тапки не лучший прикид для Питера в марте. Но вставать не хотелось. Ничего, не замерзну… наверно. А если замерзну — ну и хер с ним. Никто не заплачет.

И тут я заплакал сам — так стало себя жаль.

Ну блядь, ну вот как так-то, а?

Рядом взвизгнули тормоза. Фары светили прямо в лицо. Какой-то мужик что-то орал матом и куда-то меня тащил. Швырнул на тротуар и исчез. Тогда я все-таки встал — сначала на четвереньки, потом, держась за столб, на ноги. Огляделся и понял, что заблудился.

Люди, где я? В каком городе? В Питере? Мне на Чкаловский надо — это куда?

Впрочем, людей рядом как раз и не было. Одна какая-то тетка появилась, но когда я хотел спросить дорогу, дернула так, словно под хвостом взорвали петарду.

Дома я все же как-то оказался. Хотя и не помнил как. Но проснулся в прихожей на полу, значит, дошел. Проснулся от телефонных звонков и не сразу сообразил, где телефон. Нашел на кухне, куда добрался, держась за стену и сражаясь со штормом в девять баллов. Хорошо хоть ночью с собой не взял, а то и его бы отобрали.

Время — половина первого, в журнале шесть штук пропущенных, последний от Кати. Нажал обратку.

— Юр, Геннадий Васильевич тебя ждет.

Дежавю, твою мать. Если бы ты, Катя, тогда не позвонила, все пошло бы иначе.

— Я дома, — прохрипел очень натурально. — Болею.

— А-а-а. Поправляйся.

Минут через пятнадцать, когда я выпил три кружки воды, проблевался и дополз до спальни, позвонил Сам.

— Как ты там, Юра? Заболел?

— Да, Геннадий Васильевич. Температура.

— Лечись как следует. Врача вызвал?

— Да. Жду.

— Выздоравливай!

Прекрасно. И что теперь?

Пришлось звонить Фокину.

— Макс, больняк нарисуешь? — я сразу пошел на приступ, не дав возможности о чем-то спросить.

Вообще-то это было нелегально. Как врач общей практики Макс мог выписывать больничные, но поскольку не был штатным врачом, права такого не имел и бланков тоже иметь не должен был. Но имел. И выписывал по необходимости, проводя через одну из наших поликлиник.

— А ты правда заболел? — уточнил он.

— Нет.

А вот это было чистой правдой — что нет. После прогулки в тапках в ноль градусов даже насморк не поймал. И такое бывает.

— Слушай, а точно надо? Может, я тебя сегодня прикрою, а там выходные?

— Мне бы на недельку.

— Ну… ладно, заеду вечером.

Он вошел, посмотрел на меня, покачал головой.

— Да, Юрыч, крепенько тебя срубило. Привет с Большого Бодуна? Ты хоть жрал чего?

— Вчера… утром. Кажется.

— Ясно.

Минут через двадцать я с отвращением ковырял зажаренную Максом яичницу с ветчиной.

— Значит, не получилось? — осторожно спросил он.

— Нет.

— Она тебя послала?

— Да.

Разговаривать не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Голова трещала, как спелый арбуз.

— Макс, я переживу.

— Ты это с июня говоришь.

— Ну и, как видишь, до сих пор жив.

— Не похоже, — Макс поставил в раковину свою тарелку и достал из сумки папку, откуда вытащил бланк больничного и гелевую ручку.

— Ну и насрать, — я героически впихнул в себя последний кусок и убрал тарелки в посудомойку.

— Ну как скажешь.

Он сидел и старательно заполнял клеточки печатными буквами, даже язык высунул от усердия. Закончил, расписался, поставил печать, которую достал из коробочки.

— Смотри, я открыл до среды, продлил до следующего понедельника и закрыл. Проведу через «Долину», их бланк. Это чтобы ты знал, откуда якобы врача вызывал.

— Спасибо, Макс!

— Не за что. Я у тебя был в долгу.

Он посидел еще немного, выпил кофе и убежал, чувствуя, что я не расположен к общению. Впереди у меня было десять дней для того, чтобы взять себя в руки. Всего десять или целых десять — это уж как посмотреть.

Глава 25

Юля

Я ждала, что он попытается меня переубедить, уговорить. То есть нет, не ждала, конечно, наоборот, боялась этого. И целую речь заготовила, но… Или, может быть, все-таки ждала?

Но он стоял и смотрел на мою ладонь, которую я выставила вперед каким-то инстинктивным жестом: ближе не подходи! Потом развернулся и ушел. И мне стало так погано… И мантра «я все сделала правильно» окончательно перестала работать.

А вот мне работать как раз надо было. Несмотря ни на что. Я шла по коридору к себе, навстречу попались две тетки из финотдела, посмотрели с усмешкой. Меня всегда удивляло, что, по большому счету, всем на всех насрать, но при этом всем до всего есть дело.