Я была в нашей спальне. Я уже готовилась к появлению здесь нашего ребёнка, пыталась создать уютную атмосферу, переставила мебель. Но сейчас этот мир был разбит. Я сидела на краю кровати, бледная, с опустошённым взглядом, на мне больничная сорочка, которую я надела поверх шёлкового халата. Ещё недавно сияющая, счастливая женщина, я теперь выглядела как тень. Артём молча собирался на работу, как будто меня не существовало, как будто ничего не случилось.

Я уже неделю была дома после выписки. Ушла я одна без ребёнка. Теперь они проведут вскрытие, напишут заключение и кремируют его. Я лишь могу найти ему место в колумбарии. Это настолько страшно, что я не могу говорить об этом вслух. Я лишь могу думать. Мысли разъедают меня, уничтожают моё сознание. Я хочу, чтобы это было не на самом деле. Я хочу, чтобы это был просто кошмар. Я проснусь, а мой маленький животик будет всё ещё со мной. И мы вместе будем ходить и жить дальше.

Мне не с кем было поговорить.

Я хотела бы, чтобы Артём поговорил со мной, утешил меня, сказал, что мы это переживём. Я медленно встала и подошла к нему, я хотела взять его за руку. Но он резко дёрнулся, будто моё прикосновение могло обжечь его. Он взглянул на меня и нехотя бросил:

— Мне некогда.

— Пожалуйста, Артём, поговори со мной…

Его взгляд, до этого пустой, наполнился яростью, которая, казалось, исходила из самой глубины его существа. Я вижу в нём привычную гордость, что-то холодное, как сталь, и беспощадное. Его голос низкий, едва слышный, но каждое слово — как удар.

— Перестань, мне некогда. Иди займись делами, нечего сидеть. Всем тяжело.

Я была настолько потеряна и слаба, что не контролировала себя. И тут пришла она. Я отшатнулась. Это всегда происходит нежданно и резко, как будто переключили тумблер.

— Т-тяжело? Ты… ты даже не представляешь, что такое «тяжело», — я слышу себя, но это не я, мой тон тоже превращается в колющую сталь.

И теперь очередь Артёма удивляться. Он отшатывается. Он никогда не слышал такого тона от меня, своей жены. Но сейчас это не я. Я бы никогда не решилась так с ним разговаривать.

— Я… я понимаю, что ты злишься, но…

— Злюсь? — усмешка, полная горечи, исказила мои губы. — Я не злюсь, Артём. Я презираю. Я презираю тебя.

Он полностью повернулся ко мне:

— Что ты несёшь?

Мой голос начинает дрожать, но это не слабость, а нарастающая волна ярости.

— Я потеряла его, Артём! Нашего сына! Из-за тебя!

Артём ошеломлён. Я никогда не повышала на него голос, никогда не возражала, не говорила ему неприятных вещей.

— Что ты говоришь? Как… как это из-за меня?

— Ты толкнул меня. Из-за тебя я ударилась и упала. Плодный пузырь лопнул. Наш сын не смог выжить на таком сроке.

— У нормальных женщин ничего не лопается.

— Ты жалкий никчёмный мужчина! Пока я из кожи вон лезу на работе, чтобы обеспечить нам хоть какое-то будущее, чтобы наш сын мог жить в нормальном мире, ты тратил своё время на бесплатных шлюх! А мне говорил, что устал! Что тебе нужно отдохнуть! А я? Я должна была тянуть этот брак, эту имитацию жизни, всё ради твоей репутации, ради твоего благополучия, да⁈

Артём пытается возразить:

— Аврора, успокойся! Ты несёшь чушь! Это неправда!

— Неправда⁈ — мой смех звучит как скрежет. — Я видела твои сообщения! Я знаю всё о твоих «куколках»! Ты жалкое, слабое подобие мужчины, которое самоутверждается за счёт женщин, которые не могут тебе возразить. Я ради тебя отказалась от лучших предложений, от настоящей карьеры, потому что ты, мой слабый, никчёмный муж, не смог бы вынести, если бы я была успешнее!

И он тоже показал своё истинное лицо, только оно у него всегда таким было, по крайней мере, со мной.

— Ты никогда не была и не будешь успешной. Бумажка из понтового вуза не сделает тебя успешной. Ты — ничтожество. Знаешь, почему у меня есть «куколки»? Потому что ты ни на что не способна. Ты даже ребёнка выносить не смогла!

— Ты разбил мою жизнь! Ты сломал всё, что у меня было! Этот ребёнок… он был последним, что связывало меня с тобой! Он мог стать будущим нашей семьи!

— Ты бесполезна. Ты всегда была бесполезна. И теперь, когда не можешь даже родить, ты мне больше не нужна. И мне есть к кому пойти. Не смей больше так со мной разговорить!

Он замахнулся и ударил меня по лицу, больно, наотмашь. Я почувствовала солёный привкус крови во рту. Раньше я никогда не отвечала, но сейчас я была другой. Я схватила с тумбочки хрустальную вазу и нанесла удар. Я целилась в голову, но рост и силы позволили мне добраться только до груди.

Он пошатнулся и схватился за грудь. Ваза разбилась при ударе и порезала его одежду, немного задев кожу.

— Посмотри на себя. В тебе же нет ничего от мужчины. Ты не сильный, не надёжный, не харизматичный, ты даже не симпатичный. Если бы я не была так молода и наивна, когда мы встретились, то тебя не было бы в моей жизни. Нет, это не ты уходишь. Это я тебя выгоняю из моего дома! Из моей жизни! Ты мёртв для меня! Вместе с нашим ребёнком!

В этот момент я чувствовала лишь холодную ярость и ненависть. Я могла бы убить его. Я надвигалась на него, а он отступал. Он понимал, что я больше не та Аврора, которую он знал.

— Ладно, я ухожу, — его голос был непривычно тихим и дрожал.

Он спиной вышел из спальни.

Только позже я поняла, что всё это время держала в руке большой и острый осколок хрустальной вазы. Я выронила его, кровь от пореза на ладони начала капать на пол, но мне было это безразлично.

Только когда он ушёл, мои плечи задрожали, но не от плача, а от внутреннего сотрясения. Я стояла в оцепенении, раздавленная всеми этими словами и действиями. Потеря ребёнка стала катализатором для выхода моей второй личности, моей тёмной, жёсткой и унижающей стороны. Я унизила его как мужчину и полностью разорвала с ним эмоциональную связь. Я могла бы убить его. Я знала, что могла бы. И это не аффект.

А