Так почему же Алина сделала не так? Эта загадка не давала мне покоя, мучила и истязала меня.

Но я заставила себя забыть о ней, потому что мой сын сидел сейчас напротив и остро нуждался в моей поддержке.

– Обязательно будет лучше, сынок. Да, сначала нам будет непросто, будет непонятно, что делать, где мы будем жить и как, но потом станет лучше, потому что мы вместе. Пока ты, я и дед, а дальше… Дальше посмотрим. Но я обещаю тебе одно – я тебя не подведу, слышишь?

Он кивнул, а потом наклонился ко мне и обнял за плечи. У меня из глаз полились слезы, которые я долго копила в себе. Я старалась плакать тихо, но всё равно намочила толстовку сына.

– Мам, – улыбнулся он, чуть отстраняясь, – не плачь из-за этого козла. Он этого не заслуживает.

Я вытерла слезы и улыбнулась через силу.

Да, мне было больно слышать, как Егор называет собственного отца. Наверное, где-то в идеальном мире не должны дети отрекаться от отцов. И еще неделю назад я бы ужаснулась, если бы мне сказали, что мой сын вот так отзовется об Алексее. Вместе с тем я понимала, что он сам во всем виноват! Украв мою работу, изменив мне, муж вдобавок перетянул на свою сторону Алину, а значит, он гораздо раньше нас с Егором отрекся от семьи.

– Не буду, – прошептала я, – не буду по нему плакать. А ты, сынок, обещай, что никогда больше не будешь так рисковать. Мы с дедом очень волновались.

– Обещаю, – твердо сказал он, – и там всё было нормально. Сначала меня подвез отец друга, а потом…

Он начал взахлеб рассказывать о своем “приключении”, а мне только и оставалось, что качать головой и благодарить Бога, что всё обошлось.

В конце концов я могла с облегчением выдохнуть, потому что мой ребенок сейчас был в безопасности. И он был рядом со мной и на моей стороне.

Глава 30

Лидия

После бессонной ночи наступило спокойное, умиротворяющее утро. Которое бывает только в деревне. Егор еще спал, когда мы с отцом принялись завтракать, прикрыв дверь в основную часть дома.

Солнце, несмело прокравшись сквозь тонкие занавески, играло зайчиками на стенах кухни.

Только что сваренные куриные яйца, которые я собрала своими руками в сарае под ворчливое квохтанье наседок, радовали глаз яркими, сочными желтками. Я их ела вареными, а отец нажарил яичницы и поставил толстенную чугунную сковородку прямо на стол, на деревянную подставку. Пожаренные яйца аппетитно пахли и приятно шкворчали.

Я слегка улыбнулась, подумав, что бы сказала наша интеллигентная мама, увидев такое “непотребство”.

Отца, который ест яичницу прямо из сковороды!

Но мамы не было, а завтрак наш казался невероятно уютным.

Спустя какое-то время отец отложил вилку и вытер губы полотенцем. Посмотрел на меня серьезно, и я поняла, что разговора по душам не избежать.

– Значит, так, Лидок, – сказал он, чеканя каждое слово. – Тянуть не вижу смысла. Надо подавать на развод.

Я даже не дрогнула. Ведь и сама уже пришла к такому решению. Это не было неожиданностью. Конечно, надо разводиться. После такого только развод.

– Да. Сегодня же подам заявление.

Отец коротко кивнул, соглашаясь с какими-то своими мыслями. Стало понятно, что он тоже не спал всю ночь и обдумывал план. План вообще всегда спасательный круг, за который можно уцепиться, чтобы не утонуть в хаосе.

– У меня есть на примете один адвокат. В городе. Не из тех, кто специализируется на скандальных разводах и дележе нажитого и берет втридорога. Нормальный мужик, работает быстро и качественно. Я ему сегодня позвоню.

– Хорошо, пап. Спасибо. Спасибо тебе за всё.

– Подожди, рано благодарить. Но действовать надо. Не сидеть на месте. И ректору тоже позвоню! Вот скользкая гнида! Пусть не думает, что тебя некому защитить! Мы будем бороться! Не дадим себя безнаказанно растоптать, – всё больше распалялся отец.

И я прекрасно понимала его чувства. Как не понять?

Мы оба пострадали и должны бороться за правду. И победить.

И словно подслушав наш разговор, позвонил сам ректор! На экране лежащего рядом телефона высветилась до боли знакомая фамилия.

Я резко встала, а отец замер, оборвав свою фразу на полуслове.

– Ректор звонит, – прошептала я зачем-то, будто на том конце связи нас могли услышать.

Это не был испуг, нет. Мне нечего было бояться. Просто я не знала, зачем он звонит. И не понимала, зачем мне с ним разговаривать. Нужно ли? Не стоит ли сперва проконсультироваться с юристом?

– Ответь, Лид, – посоветовал отец, и я сняла трубку, не выходя из кухни.

– Да?

В трубке повисла тишина, слышалось только неловкое покашливание.

– Лидия Анатольевна… здравствуйте… Это… я. Михаил Петрович. Как вы?..

Голос звучал неуверенно, собеседник явно волновался. Не то что тогда, когда облагодетельствовал Алексея в моем присутствии!

– У меня всё хорошо, – проговорила я. – Что вы хотели?

– Лидия Анатольевна. Я бы хотел поговорить с вами. Вы не могли бы подойти в мой кабинет…

– Я не в городе, – сухо перебила я, – я уехала в деревню к отцу.

– Вот как? – удивился Михаил Петрович. – Тогда, с вашего позволения, давайте поговорим по телефону. Вы не против?

Я промолчала, давая таким образом понять, чтобы он продолжал.

– Я понимаю, ситуация… сложная. Хочу принести извинения. От себя. И от всей кафедры. Каюсь, мы тогда не разобрались. Были… определенные обстоятельства.

“Обстоятельства…” Как удобно прятаться за этим словом, маскируя предательство, подлость и лицемерие.

– К чему вы ведете? – произнесла я ледяным тоном.

– Хочу сообщить вам, что Алексей Дмитриевич уволен. Официально. После инцидента со студентами… из-за некомпетентности и несоответствия занимаемой должности. Алексей Дмитриевич не справился и подвел нас. Да и Вадим Фарафонов… отказался финансировать проект, пока он в нем участвует и не определено авторство проекта. Мы всё осознали. Искренне сожалеем. Я сожалею! Прошу, передайте также мои искренние извинения вашему отцу, которого мы все глубоко уважаем и всегда ждем в университете. Как и вас, Лидия Анатольевна!

– Меня? – удивилась я. – Что вы имеете в виду?

– Мы хотели бы предложить вам… вернуться. На прежних условиях. Или… обсудить новые, с перспективой. Вы… очень нужны университету, Лидия Анатольевна. Ваше место ждет вас.

Я молчала. Сердце сжалось. Не буду скрывать, что в душе я ждала этого. Что наступит справедливость и Алексея будет ждать расплата, а меня позовут обратно.

Но вот ректор позвонил, а я поняла, что хотела совсем другого. Не этой запоздалой просьбы из желания спасти подмоченную репутацию. А той, самой первой, нужной защиты моей чести.

– Спасибо, – сказала я ровно. – Я подумаю.

Он явно ожидал чего угодно, только не этой неопределенности. Неужели правда думал, что я, после того что они устроили, побегу вприпрыжку по первому зову?

– Подумаете? Понимаю… Но не тяните. Всё в таком подвешенном состоянии. Я подожду до конца недели и перезвоню вам.

– Я вас поняла. Всего доброго.

Разговор оборвался, и я едва успела перевести дыхание, как сзади вздохнул отец. Я коротко пересказала ему разговор, суть которого он и так понял по моим репликам.

– Не соглашайся, – сказал он тихо, но в каждом слове звенела сталь. – Он тебя унизил. Растоптал. А теперь делает вид, что ничего не было. Еще и пытается заставить тебя исправлять его собственные ошибки! Не бывать этому. Никому не позволяй, Лида, садиться тебе на шею.

Отец был прав, и я кивнула. Я могу вернуться, меня ждут. А могу и просто послать их подальше. Теперь у меня есть выбор, и я сделаю его сама. И никто мне будет не указ.

– Конечно, пап, я и не планировала соглашаться.

– Вот и славно, – улыбнулся он, – пойду разбужу нашего соню.

– Разбудишь?

– Да, а чего дрыхнуть? Дел много у нас.

– Это каких?

– Пойдем, Лид, школу смотреть, – постановил отец.